***
Считай судьбу наукой
Чу! — средь ночных миров
Ты подтверждаешь мукой,
Что жив ты и здоров.
Ты должен свежей болью
Примять былую боль...
Присыпать раны солью...
Не в том ли жизни соль?!..
***
Всё больше морщинок на старой Луне,
Эпохи спешат, семеня…
Подайте, подайте беспутному мне! –
Во имя святого меня!..
Гнилую картошку пекут на золе
Бродячие ангел и бес…
Подайте, подайте беспутной земле
Во имя святейших небес!..
***
Война распяла детство.
Оставила наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…
И нет моей вины,
Что я — поэт войны!
***
Ведра, веники, пеленки —
Мир барачный…
Где расту я, тонкий, звонкий
И прозрачный.
Украду у деда Гори
Горстку сорной
И курю на косогоре
За уборной.
От веселых струй табачных,
Что от гонки,
Зазвенят в ушах прозрачных
Перепонки…
Всё толкует мне старушка —
Бабка Нина:
«Привезут тебе игрушку
Из Бярлина!..».
Но пекусь я, тонконогий,
Не о детстве:
Не отец ли на дороге?
Не отец ли?!
***
От деда пришла похоронка:
Осталась от деда — воронка.
К тому же арийская раса
Решилась Можай штурмовать…
И бабку снесли на кровать
За сутки до смертного часа…
Все бредит: «Хочу танцевать!..
— О ком ты? — Поклонников масса!..
Любимый! Проклятый! Ударь!..»
Торчит на стене календарь,
А прожитый день оторвать
Больнее, чем шкуру от мяса…
***
Сгорел в подбитом старом танке,
Останки вылизал огонь…
И мать на дальнем полустанке
В сундук поставила гармонь…
И прикорнула на лежанке,
Фитиль убавила на треть…
И снова сын в горящем танке!
Все сто ночей ему гореть!..
И тысячу ночей гореть!..
Ни отдохнуть, ни умереть!
***
Брел оборванец по земле
В кругу семи ветров,
Он смачно грелся на золе
Притоптанных костров.
Любил он, глядя на дымок,
Ладоши потирать,
И ничего уже не мог
Он больше потерять.
Господь и царь - из сердца вон…
Любимых - черт побрал!..
И над золой склонялся он,
И как дитя смеялся он, -
Ладоши потирал…
***
Жизнь долбила кайлом в два бока…
И затурканный наш народ
Сатану принимал за Бога,
Или чаще -наоборот.
Бают, видел Поэт спросонок,
Одурев от поэтских дел,
Как в ночной небосвод бесенок
Золотые крыла воздел!…
***
Увидел я себя со стороны
В предательском свечении луны:
Стою - прижат к распятию спиной, -
Две бездны - на до мной и подо мной….
И призрак ночи с отблеском дневным
Дух опалил дыханьем ледяным….
Наверно, это вовсе и не я,
А лишь судьба заблудшая моя…
***
Преткновенья Камень,
Ты — сродни горбу.
Камень — в стенах камер,
Камень — на гробу...
Все под грузом канем,
И — душа чиста...
Самый тяжкий камень —
На спине Христа.
***
Это кличет в проводах сирый ветер...
Это жалобно зовут, зычут гуси...
Это сказа для детей: «Мир наш светел!..»
Это сказа для людей — «Иисусе...»
Оземлился на мистическом блюде,
И века застопорились, провисли...
Ты кочуешь на облезлом верблюде
По барханам человеческой мысли...
Где оазисы Любви?! — поищи-ка...
Не порхает ли вдали Божья манна?..
И песчинку пожирает песчинка
Под стопами Твоего каравана.
***
Все небо духи перегладили
Каленым адским утюгом.
А Бог завис на перекладине
В астрале смрадном и тугом.
Слепой слезой Земля отплавала...
Ликуй, Галактика! — труби! —
Убит Господь руками Дьявола —
Во имя Веры и Любви.
***
Когда всосала водяная яма
Весь белый свет, все тяготы его,
Последний ангел захлебнулся: «Ма-ма!..»
Последний демон задохнулся: «Ма-ма!..»
И – на земле не стало никого…
И только лучик нынешней звезды
Коснулся той, ниспосланной воды…
***
Переплелись пути добра и зла.
Святой продаст святейшего под мукой.
Пастух – и тот – вонючего козла
С пахучим агнцем спутает “под мухой”…
Над Иудеей – огненный клубок,
Вокруг пески, шипящие, как щелочь…
И черт-те знает, кто там – полубог,
А кто, простите! – завтрашняя сволочь!..
***
Причастный тайнам, плакал ребенок.
А. Блок
Природы звериного слуха
Коснулся полночный покой,
Когда серебристое брюхо
Провисло над черной Окой.
Сопели зубатые в норах,
Храпели подпаски в кустах,
Солдаты, хранящие порох,
Клевали на энских постах.
И только презренная рыба,
Брыластый, напыщенный сом,
Как некая гибкая глыба,
Возникла в свеченье косом.
И молча вбирали друг друга,
К сторонним делам не спеша,
Душа серебристого круга
И спящей планеты душа.
А в куче пахучих пеленок,
В лесной деревеньке Сычи,
Причастный всем тайнам ребенок,
Заухал, зашелся в ночи!..
ГОМЕР, БЕТХОВЕН, ПРИРОДА И АВТОР
Природа слепа,
Как всевидящий мастер Гомер...
Природа глуха,
Как всеслышащий мастер Бетховен
Гомер — незряч. От жизни отлучен.
И потому Христа провидит он.
Он только написать его не смеет
(Быть может, и захочет — не сумеет...)
Христос на раны круто сыплет соль,
Черны речей подземные ключи,
Вокруг него растет из боли боль,
И в страхе суетятся палачи.
Бетховен, так сказать, безбожно глух,
А потому имеет высший слух!
И он импровизирует Христа...
Журчат речей арычные ключи...
Душа Христа — расхристанно проста,
И от души смеются палачи...
Слепа, глуха, но дерзостна Природа! —
«Пришелец тот был неземного рода! —
Не зря трещали сполохи в ночи!..
Все было, есть и будет — под вопросом!..
Но знайте: под мистическим гипнозом
Бессмертный крест вбивали палачи!..»
А где же автор? — что добавит он?..
...Родился я и погрузился в сон...
Я был своим рожденьем изнурен и усыплен...
Судьбы моей орбита мерцала, как молочная река...
Но видел я — сквозь веки — сквозь века —
Тебя, иконописная доска! —
Безвольное лицо гермафродита
С отметиной проказной у виска...
И он предостерег меня перстом!..
И понял я!.. Но это все — потом...
***
Со скоростью света наука
Ворвется в трехтысячный год.
А древность, со скоростью звука,
Конечно же, в землю падет.
ИНОМИРЕЦ
(триптих-гипотеза)
I.
Над Иудеей, прокаженной и святой,
Над человечьей срамотой и суетой,
Провисло корабля мерцающее дно
И тучей грозовой окуталось оно...
И псевдобога тяжеленная рука
В миг расставанья по-отечески легка...
И псевдочеловек, прекрасный и нагой,
На огненный песок ступил босой ногой...
И хлынул ливень...
II.
«Я — сын Господень! — что тебе во мне?!»
«Нет, погоди. Однажды на войне
(Когда еще у кесаря в опале
Я не был), мы в шатре походном спали
И я спросил: как долог римский век?
Ответил кесарь: “Мир стоит на страхе!
Но помни: розы не растут на прахе!..”
Мне жаль его... Он слабый человек...
А я живуч, коварен и силен,
Мой череп слишком густо заселен
Идеями, угодными судьбе!
Моя удача — кроется в тебе!
Смирись, мой сероглазый пьедестал!..»
«Прости, Пилат! — я так от вас устал!..»
«О, мудрый плут! Я верю в наш венец!
Легенда есть, но надобен конец! —
Эй, стража!..»
III.
Что видел Ирод? — только молнию в пыли...
Что слышал Понтий? — только бабий стон земли...
Взглянул с креста Христос на космолетный след,
И сам закрыл глаза. На много тысяч лет.
***
«Такая жуть, такая дичь в пустыне,
Что дьяволом почувствует себя
Не только дух, но даже раб земной...
Эй, — кто живой?!.. Ни ворона, ни крысы...
Гадюка проблеснула по бархану,
Как жалкий отголосок Божьей мысли...
Кто прячется во мгле?!»
«Я — тень твоя!..
Твоя судьба — по имени Иуда!..»
«А-а... Это ты...Меня предупредили,
Что ты живуч... Ты сделаешь свое...»
«Бессмертен дух! — и тень его бессмертна!..
Но тень имеет свойство отделяться...
Да и судьба, как зеркало времен,
Живет своей неуловимой тайной...
Ты знаешь больше, чем дано рабу.
Чтоб не прослыть в легендах слабовольным,
Бог как бы отвергает всю палитру
Полутонов...
Ты понял, иудей?..»
Так повстречались Небо и Земля.
Добро и Зло соприкоснули крылья.
Два мира параллельных в одночасье
Пересеклись крестом...
***
Был послушным послужником -
Шел по жизни за посохом.
Стал мятежным ослушником -
Восхитительным ослухом!…
Ждет смутьяна-художника
Путь нежданный, нечаянный…
И зовет его Боженька -
Сам такой же отчаянный!…
***
Скажу, что слишком тяжело мне -
Почти солгу:
Как каторжник в каменоломне
Я жить могу.
Мигнет из каменного праха
Глазок цветка…
И на весу - дрожа от страха -
Замрет кирка.
***
Увидел я себя со стороны
В предательском свечении луны:
Стою – прижат к распятию спиной,
Две бездны – надо мной и подо мной…
И призрак ночи с отблеском дневным
Дух опалил дыханьем ледяным…
Наверно, это вовсе и не я,
А лишь судьба заблудшая моя…
***
Я заглянул в зерцало Бытия...
Прозрачный звон слегка коснулся слуха...
Чу! — за спиной стояла побируха!
«Ты — Смерть моя?» — едва промолвил я.
«Я — Жизнь твоя...» — прошамкала старуха.
|
