ПОЛЁТ ЯБЛОКА
Овальный дождь упал внезапно так —
как будто яблоко ударило о землю.
Отец сверкнул глазами в небо: "Внемлю!"
Набросил парусину на верстак
и побежал под яблоню, где был
шалаш из трав и будулья заборов.
И мать к нему прильнула:
"Не забыл
указ о запрещении абортов?"
(А был такой указ в тридцать седьмом).
Отец вздохнул: "Указами достали…"
И рассмеялся:
"О, великий Сталин!
Сумел он дочкой осчастливить дом".
"Ты думаешь, что всё же будет дочка? —
вздохнула мама. —
Путь любви един.
Опять я набухать начну, как почка.
А вдруг у нас родится Валентин?"
Мне снится по ночам:
сквозь листья звёзд
и ветви галактических спиралей
летит земля из непомерных далей
и путь её непостижим и прост.
Мне кажется — я помню первый день.
И шквал — создавший яблоко в полёте.
И как отец сверкающую тень
поймал в ладонь почти что на излёте.
Ел яблоко — вонзая в кожуру
весёлые искрящиеся зубы.
Смеялась мать:
"Ты ешь — как пьёшь жару,
в которой грозы, яблони и зубры.
Ты счастлив?"
Он? Он оглянулся: жизнь!
Он сеет жизнь и взращивает всходы.
Меня не зная, он в меня вложил
вот это счастье,
что кипит, дрожит,
цветёт и вянет, вновь цветёт, бежит,
хохочет, стонет, множится, кружит
густым многообразием природы.
Отец и мать…
Я набухал уже
той самой пресловутой дивной почкой.
Мой первый день катал с дождями бочки
и гром держал на радугах вожжей.
Я видел, как поморщился отец,
как яблочный огрызок кинул в лужу:
"Не яблоко покуда, а сырец.
Жаль, что сорвалось — загубило душу".
Мать в удивленьи приоткрыла веки.
Он пояснил:
"А семя — что душа.
Душа же зреет в каждом человеке
до спелости, сквозь годы, не спеша".
"Как хорошо сказал, — вздохнула мама. —
Вот бы дожить до спелости души".
Отец примолк, но возразил упрямо:
"Ты вот что, не загадывай-ка драмы.
Надеждой опасения круши".
Они не знали — я сегодня знаю:
мать начинала свой последний год.
Отец же пронесёт победы знамя
путями битв, отваги и невзгод.
В сорок седьмом на десять лет осудят.
В сорок девятом в лагерях умрёт.
Меня же вынянчат — спасибо! — люди.
Душевный всё же на земле народ.
Гляжусь в семидесятую зарю.
И вот, зачатый в счастии, без гнева
парю сквозь крону родового древа —
как яблоко созревшее парю.
Лечу сквозь годы, чтоб упасть на землю.
И стать землёй.
И яблоком земли
лететь туда, что всё и вся объемлет,
что всё перерождение приемлет,
творит, ликует, страждет и болит.
Земные грозы.
Холод звёздной дрожи.
Мать и отец!
А жизнь так хороша…
И лишь одно воистину тревожит:
успеет ли созреть моя душа?
Вот яблоко: его румяный бок
кипит земным здоровием ранета.
И я держу в руках,
как зрелый бог,
и спелый плод, и юную планету.
СОЧАТСЯ КАПЕЛЬКИ ЗВЕЗДЫ
Сочится в зимнее окно
по капельке звезда.
И, слава богу, не темно,
есть в котелке еда.
И позади, коль суждено,
вчерашняя беда.
Я снаряжу вечерний чай
в жестянке иваси.
Тебя припомню невзначай.
Где дом твой на Руси?
Но ты в ответ не отвечай —
господь нас упаси.
Есть поле в поле.
А за ним
елань и глухомань.
Есть много лет, есть много зим
и путевая рань.
Холодный скрип бродяжьих пим.
И неба филигрань.
Погоды чудные стоят.
Меж них я долго был.
Когда-то я кого-то я
как будто бы любил.
Но дни былые яд таят —
и я их позабыл.
Вот встречу дом.
Осевший в наст —
невзрачен, нелюдим.
Но греет небо дыма пласт.
Лишь там, где дом и дым,
найдутся люди, кто подаст.
И мы им подадим.
Войду, сниму котомки груз.
И шапку заодно.
Дыши, душа моя, не трусь.
Не так уж и темно:
сочится грусть, светится грусть
звездою сквозь окно.
ОДИНОКОЕ ДЕРЕВО
Одинокое дерево во поле белом
проступало сквозь сизую тьму.
Одинокое дерево во поле пело
ни себе, ни зиме – никому.
Одинокое дерево маялось в поле
и однажды пропало в ночи.
С той поры – онемев от несказанной боли –
одинокое поле молчит.
КИПЕНЬ
И примстились с утра мне любовь и дорога.
Я поверил в любовь, а дорогу отверг.
Но плывущий по озеру месяц двурогий
путь серебряный выстлал
за водную твердь.
И шагал я дорогой молочной — покуда
не раскинулся садом вблизи окоём,
и догнало меня солнцеликое чудо
молодым, рыжебоким, весёлым конём
Я погладил желанного спутника жизни.
Не забыл накормить.
Не забыл напоить.
И помчался по саду цветущей отчизны,
всё забыв, кроме счастья зелёного — жить.
Вились лентами кисти черёмух и вишен.
Смерчем пар завивался,
срываясь с воды.
Кипень мир заливала по самые крыши.
Бубенцами сверкали, звенели плоды.
Горячо! весело! как дорога к любови.
Я поверил, что сердце — вещун и ведун.
Выгибала судьба соколиные брови.
От восторга смеялся и плакал скакун.
Вот такая была забубённая скачка.
Не заметил,
как лучший свой день обогнал.
Вот уж листья с деревьев посыпались в спячку.
В лёд вечерний оделся полдневный канал.
Огляделся. А дальше — седая дорога.
Конь исчез.
Путь морозной печалью повит.
Но плывущий по синему месяц двурогий
мне дорогу опять серебрит.
Я вздохнул и пошёл.
Словно поле — я понял:
всё придёт и пройдёт, и воскреснет, и вновь
будут зелень и звень, будет кипень погони,
потому что всё это — любовь…
ВЕЛИКИЙ ПАН
Умер великий Пан.
Жюль Мишле "Ведьма".
Яблони надламывает злой звездопад.
Звездопад идёт полторы недели.
Почему же новая любовь невпопад?
Какое-то злобное слово "ад"
просвечивает сквозь молодые ели.
Пан идёт по сырой земле.
(Между прочим, вчера всегда было сухо).
Яблоки лопаются лимонками в золе.
Лимонки лопает молодая старуха.
Откуда взялось нежеланье добра?
Откуда эта печаль?
Откуда? Речка вдали. Протва ли, Угра?
Ладно, с догадками повременим покуда.
Пан присел на пенёк. Зачем?
В лунных глазах тоска нежеланья.
Сова прилетела посидеть на плече.
Зачем? Отогнал её нехотя дланью.
Озорная девица в озёрную гладь
входит, смеясь, словно древнее чудо…
Может, и чудо.
А может — на "ять".
Ладно, посмотрим-повременим покуда
Время исчезло: полтретьего в семь.
Исчезли друиды. В полтретьего — Один.
Пан встаёт и уходит. Во тьму. Совсем.
Понимаете?
Пан Великий совсем уходит.
А девчонка непонимающе смотрит вслед,
звёздный подол приподняв ручонкой:
если Великого Пана нет,
то зачем звездопад
и она, девчонка?
МОИ РОДНЫЕ БОЛОТА
Веет в полудень ветер — смятенно и горько.
Я вошёл, как в острог, в синезубчатый лес.
И родимый до боли силуэт Вольной Горки
за полями, стогами, кустами исчез.
Заструились ручьи — поперёк и вдогонку.
Трясогузка тропу колотила хвостом.
Над озёрцами вихри вершили возгонку —
из горячего пара творили фантом.
Жизнь моя, это ты остроглазою птицей
(вся стремительна, зла, то черна, то бела)
промелькнула крылатою тенью по лицам
и в родные болота меня завела.
Трясогузка с тропы с жёстким клёкотом взмыла —
словно коршун: холодный безжалостный взгляд.
Здесь я вырос и вызрел — меж хлябями ила —
может, миг, может вечность назад.
Никогда не забыть вересковое поле,
стоны топей, блуждающий призрак огня…
Никогда не забыть мне дурман гоноболи.
Никогда-никогда не забуду я боли
тех любовей, что строили в жизни меня.
Словно радость и стыд —
в безобразных болотах за Мстою
по закатной дорожке кикимора мимо плыла.
Я не стою любви предзакатной, не стою.
Но она ведь была.
Всем заблудшим скажу я: любите, терпите.
Ваша жизнь — как полуночный сказ про любовь.
И любой — как стоящий на росстани витязь.
Посреди мирозданья, в змеином болоте — любой.
Ночь совой закружилась с бесшумным облётом.
Но село замерцало вдали, как маяк.
Шёл я, шёл — как по жизни — по топким болотам.
И надежды звезда выводила меня.
ТЕТЕРЕВИНОЕ УТРО
Вот косач,
отливая чернью,
потянул и присел правей.
Как осколки зари вечерней –
дуги выпуклые бровей.
Он – то шагом,
то чуть порхая,
месит лапами снег парной.
И как белое опахало –
хвост распущенный за спиной.
Он поводит зрачком к востоку.
Он приплясывает, речист.
Ожиданием и восторгом
до краёв налиты зрачки.
А на песню да пляску с лёту,
под берёзы, на белый круг,
косачи опускались плотно –
каждый грузен
и нравом крут.
Поначалу по кругу,
мирно,
предвкушая удар и боль,
провели – как бойцы – разминку
и метнули жребий на бой.
И едва озаряться стала
медь сосновой литой коры,
как клинками чернёной стали
разошлись полукружья крыл.
Разудало притопнул – первый! –
развернулся, рванулся в бой.
Разлетелись по снегу перья
разноцветною бахромой.
Ток звенел,
клёкотал
и ухал.
И, ярясь от избытка сил,
опьянённый весенним духом,
бил – как будто траву косил.
Будто дыбился лёд из русел
с гулом после январских снов!
…И тогда занялось над Русью
солнце,
пахнущее весной.
|
