***
Отойдет ненастье,
Потеплеет ветер.
Есть простое счастье:
Жить на белом свете.
Синяя нависнет
Надо мной прохлада.
Мне от этой жизни
Многого не надо.
Только бы не ведать
Ни вражды, ни злобы,
Чтоб сторонкой беды
Обходили...
Чтобы
Колосилось лето,
Путь стелился Млечный,
Только б счастье это
Продолжалось вечно.
***
Красива смерть
Лишь у влюбленных в сказке,
Где оба умирают в тот же час,
А нам, с годами двигаясь к развязке,
Не угадать, что ожидает нас.
И потому прошу я, дорогая,
Пока дороги нас не развели:
Иди за мной лишь до земного края,
Когда я вдруг уйду за край земли.
Чтоб жить в воспоминаньях
Друг у друга,
Мы не должны с земли уйти вдвоем...
Когда последний лист уносит вьюга –
До мая помнит яблоня о нем.
***
Война без нас штыками отсверкала,
Все меньше в списках числится калек...
Но вот вчера за чайной, у вокзала,
Мне повстречался странный человек.
На нем был китель старый, без шинели,
Ремень широкий в дырках запасных,
Кружочками на кителе темнели
Не ордена, а лишь следы от них.
Он шел не торопясь к военкомату,
Где не бывал, быть может, много лет.
Иль просто к другу, как солдат к солдату,
Когда повеет порохом с газет.
Пожалуй, все. О той короткой встрече
Я очень долго буду вспоминать.
Он шел на костылях, приподнимая плечи,
И я его боялся обогнать!
***
Вот умру я и буду сниться,
Приходить, утешать во сне:
«Ничего со мной не случится,
Позабудь тоску обо мне».
На душе бывает такое:
От себя не уйдешь никак,
Нет нигде на земле покоя...
Успокоит ли звездный мрак?
Мне бы снова в тебя влюбиться!
Одного боюсь, одного:
Ничего со мной не случится.
Никогда. Нигде. Ничего.
***
Вы не шумите, яблони, украдкой,
В листве зеленой успокойся, ветер.
Ночь скоротав над детскою кроваткой,
Она заснула только на рассвете.
Пусть ей приснятся солнечные нити,
Поляна в чаще, тихий гуд пчелиный,
Бежит малыш, а в кулачках малина...
Вы не шумите, листья, не шумите.
***
Проснешься от северной вьюги,
От снега, летящего с крыш,
И сердце толкнется в испуге,
Как будто куда-то летишь.
К звезде ли далекой-далекой,
Туда ли, где вечная мгла?
И снова в тоске одинокой
Я вспомню, какой ты была.
Смеялась, кусая травинки,
Терялась в чащобах лесных,
В кувшин опускала кувшинки,
Чтоб веяло медом от них.
Вернись же окольной сторонкой
В мой дом, потонувший в снегах,
Хоть вдовушкой, хоть разведенкой
С ребенком своим на руках.
От старых обид – ни осколка,
Ничто не воротится вспять...
Хоть память оставь ненадолго,
Как жизнь без нее коротать?
***
Не ищи меня прежнего,
Не зови за собой.
Наша юность мятежная
Отпылала, как бой.
Под любимыми кленами,
Где когда-то мы шли,
Как полки со знаменами,
Листья все полегли.
В парках пусто и солнечно.
Я навек позабыл,
Как я ранен осколочно
Сердцем собственным был.
В одиночестве брошенный,
Жил тобою одной.
Ты теперь – только прошлое,
Побежденное мной.
Не ищи меня прежнего,
Хоть я выжил в бою...
И прости меня, грешного,
За победу мою.
***
В тени раскидистых рябин,
В саду, на даче, в птичьем свисте,
Высокий вырос георгин,
Развесил выпуклые листья.
До поздней осени цветок
Звездой горел в оконной раме,
Но самый старый лепесток
Свернулся в трубочку краями.
И как-то поседевшим днем
Пооблетали понемногу
Большие листья под дождем
На потемневшую дорогу...
Когда б не знал я, что умру,
Прощусь с тобой, землей и светом,
В саду, поющем поутру,
Цветок напомнил бы об этом.
***
Только та в разлуке старится,
Кто любимого не ждет.
Я приеду. Скоро к станции
Поздний поезд подойдет.
Сядем, вспомним за бокалами:
Я – твой муж, а ты – жена.
Твои щеки станут алыми
От холодного вина.
Застыдишься, заневестишься,
Поглядишь издалека.
Словно тайной занавесишься,
От меня, от мужика...
А пока твой домик маленький
Окружила тишина.
Ты сидишь в платке и валенках
У осеннего окна.
Отцвели все гладиолусы –
Словно память о любви.
Только ветер гладит волосы
Заскучавшие твои...
Ты по-прежнему красавица,
Я вернусь таким, как был.
Только тот не возвращается,
Кто любимую забыл.
***
Еще бы раз с тобой хотелось встретиться,
Но мы в пути увидимся едва ль.
Уходит поезд твой, прожектор светится,
И ничего уже не жаль.
Мне не забыть костер в лесу заснеженном,
Как с плеч твоих на снег упала шаль,
Но та лыжня метелью занавешена,
И ничего уже не жаль.
Когда мне юность скажет: «До свидания!»
От счастья, укатившегося вдаль,
Останется дымок воспоминания...
Огня не будет жаль.
***
Закрылась чужая тяжелая дверь.
Приснилась любовь или нет?
Лишь ночь, от которой свободен теперь,
Глядит из-за шторы вослед.
Разбужены улицы шелестом шин,
Заря розовеет, как мальт,
Лимонно-зеленые листья с осин
Усеяли синий асфальт.
И радостно сердцу, что ливень утих,
Что в жизни еще не закат.
Немало в грядущем дорог золотых,
Но мне не вернуться назад.
Вдруг станет пустынно в душе и темно,
Погасло зари цветовье...
И я, уходя, оглянусь на окно,
Где сердце осталось мое.
МАЙСКИЙ ЖУК
Я ночью распахнул окно –
И стал тому не рад:
Как было пусто и темно
Меж городских громад.
И мне почудилось уже,
Как будто наяву,
Что я один на этаже
В созвездиях живу...
Но в синем лунном свете вдруг
Над крышей гаража
Возник, как призрак, майский жук,
Моторчиком жужжа.
Следя за ним в полночной мгле,
Я рад был оттого,
Что стало больше на земле
На гостя одного.
***
Море скоро затихнет...
А чайки-то как раскричались!
Это лунный отлив
Их в туманные звезды унес.
Вот и запад погас.
Расшумелись леса, раскачались,
Шум прихлынувших волн
Растревожил мне душу до слез.
Сколько было потерь,
Сколько белых дорог отпылило!
Сколько их впереди? –
Я об этом не ведаю сам.
Память полнится болью
О том, что все лучшее было,
Было все и ушло, –
Так проходит весна по лесам.
Может быть, я вернусь
В золотое твое захолустье,
В то село, где зимой
По скворечням живут воробьи...
С края света вернусь,
Даже если другая не пустит,
Лишь обдумаю все,
Подожди меня, не торопи.
Я приеду к тебе.
Пусть сверкает затмением солнца
На руке на твоей
Обручальный чужой ободок.
Мы не юны с тобой.
И мальчишка, смеясь у колодца,
Замахнется снежком...
Но вослед нам не бросит снежок.
По проулку пройдем,
Вспоминая, что в юности было,
И о прошлом своем,
Ничего от меня не тая,
Будешь ты говорить,
Как в разлуке со мной говорила,
Словно рядом с тобой
Молчаливый двойник, а не я.
Я в ответ расскажу,
Что полжизни осилил недаром,
Но по-прежнему верю
В счастливую нашу звезду,
Что прошло по душе
Наше время таежным пожаром,
Но ведь уголь древесный –
Он в силах расплавить руду.
Только пламя души! –
Вот воистину частная плата
За дарованный жизнью
И слух, и осмысленный взгляд.
Ну а то, что тебя
Потерял я на свете когда-то,
В этом вовсе не век,
Не судьба, а я сам виноват.
Знаю, завтра опять
Я на землю взгляну с самолета,
Позабуду печаль,
Восходящей заре улыбнусь.
Но сейчас – ты прости! –
Почему-то поверить охота
В краткий самообман,
Что к тебе я и вправду вернусь.
Ах, как звезды крупны!
Переливные капли-каменья
Так нагрузли от света,
Усеяв ночной небосвод!
Я у моря стою,
Пешеход на краю Ойкумены...
Море скоро уснет.
Море, может быть, скоро уснет.
ДЕД КОЛЧАК
Былое детство. Вот мой двор.
И не забыть никак:
Сидел в саду, на лавке, хвор
И грузен дед Колчак.
Однажды мы узнали: дед,
Когда был молодым,
Полгода или много лет
Был белым рядовым.
Вот чудо, живы Колчаки!
За день сто раз подряд
Ходили наши смельчаки
К нему толпою в сад.
«Что очи пялишь, остолоп?»
Настырный оголец
Швырял, как бомбу, деду в лоб
Соленый огурец.
И свист в три пальца! И – аврал,
Мельканье рук и ног,
И дед кряхтел, и дед стонал,
И с лавки встать не мог.
Ватага озорных детей,
Веселая война!
Тут вылетала из дверей
Спасать его жена.
Старуха, ведьма, нос крючком,
Шла из засады в бой,
Почти что каждый был знаком
С увесистой клюкой.
Мы врассыпную, за забор,
Глядели через щель:
Колчак ощупывал, как вор,
Шершавую шинель.
И спрашивал тот дед Колчак:
«За что, Маруся, бьют?»
И всхлипывал тот дед, так чай,
Прихлебывая пьют.
Отымет руки от лица
И по щеке ползла
Как семечко от огурца,
Соленая слеза.
И ведьма, зубы сжав с тоски,
Поникнет головой
И поцелует волоски
На лысине его.
И шепчет, плача: «Времена...
Не дети, а зверье!»
И проклинала имена
Все наши, и мое.
Жестокость детства, о тебе
Узнал я не из книг,
Был глух и нем к чужой судьбе
Воинственный мой крик.
Звенел отпущенной струной...
И долго плакал дед.
Прощен отцами и страной,
А нашим детством – нет.
С Чапаем плывшие в кино,
Игравшие в ЧЕКА,
Мы понимали лишь одно:
Дед был у Колчака.
БУКВАРЬ
Я – маленький. Окошко – звездный остров.
По вечерам я жду с работы мать.
Сосед мне подарил «Букварь для взрослых»,
Я научился по нему читать.
Я по слогам читаю в этой книжке
Слова такие: «зо-на», «у нас выш-ки».
Там, на картинке, вышки нефтяные,
Но рядом с нашим домом возле рва
Темнели в звездах вышки не такие.
Там – зона, лагерь. Строилась ТЭЦ-два.
Порой я просыпался очень рано
И видел тех, кого закон отверг:
С овчарками их гнали к котловану
И вечером поспешно гнали вверх.
Порой, когда сосед сидел за чаркой
На общей кухне и глядел в окно,
Он вздрагивал, услышав лай овчарки,
И торопливо допивал вино.
Потом, грудь потирая возле сердца,
Рассказывал мне про свою судьбу.
Он был в плену. Ему щипцами немцы
Оставили зарубину на лбу.
Я немцев ненавидел. Было странно,
Как дядя Ваня мог попасть к ним в плен,
Ведь он большой, сильнее великана,
В громадных сапожищах до колен.
Я к дяде Ване влазил на колени:
– А что такое плен? – надоедал.
– Бараки, зона... – он сказал о плене,
Но слова «зона» я еще не знал.
Но как-то он, открыв печную дверку,
Глядел в огонь, в морщинах пряча грусть:
– Вот, снова вызывают на поверку.
Прощай... но, может, я еще вернусь.
Он уложил в котомку папиросы
И, что-то вспомнив, перерыв весь ларь,
Он подарил мне свой «Букварь для взрослых»
И не вернулся, чтоб забрать букварь.
И я сижу над ним, готовясь к школе,
Стихи учу, дыханье затая.
Читаю: «Это – русское раздолье!»
Вздыхаю: «Это русская земля!»
Сын
Он чем-то торгует на базе
Без праздников, без выходных,
В его кладовых, как в лабазе,
Достало б добра на троих.
Небритый, приходит к обеду,
Бутылка – довесок к труду.
Старуха бормочет:
– Уеду,
Уеду, сыночек, уйду.
Сомнет папиросу, другую,
Процедит сквозь дым:
– Уходи.
Что «мать не забудет родную»,
Наколку скребет на груди.
Надышит в стекло, и во мраке
Сквозь черный, как дуло, провал
Привидятся снова бараки,
Где юность свою отбывал.
Отбухал полжизни, протопал,
Гнездятся морщины у глаз.
На рыночной площади тополь
Червонцы свои порастряс.
А в доме у матери пусто,
Тоскуют в углах пауки,
Да крепче морозной капусты
Хрустят во дворе сапоги.
Сын ходит, стучится к соседям
И песни поет допоздна,
Ведь мать никуда не уедет,
Другое бы дело – жена.
|
