***
Мир хаотических видений,
Во мгле змеящейся мечты,
И сердца жутких откровений,
И полнозвучной красоты!
В одежде плачущих созвучий,
В одежде бледных, жалких слов
Ты – отзвук нищенски-певучий
В выси грохочущих громов…
Ты – лепесток сухой, безцветный
От розы алой, огневой…
Ты – призрак смутный, безприметный
Сиянья жизни мировой.
***
Кишела площадь черным людом.
Лениво ползал едкий смрад.
Земля гудела тяжким гудом
В ущельях каменных громад.
Плыл скорбный плач святого звона.
Из чадных окон кабака
Неслись и хрипы граммофона
И пьяный смех ломовика.
А за кисейной занавеской
В окне шестого этажа
Пал на колени пред Франческой,
В немой влюбленности пажа,
Паоло юный, страсти гнета
Не в силах долее сдержать,
И снова — призрак Ланчелота,
Кому удел: не умирать.
ВЕЕР
Тобою кинут и забыт…
А мне он дорог сонной болью!
Он нежным черным шелком крыт,
Измят, поломан, тронут молью.
В нем ты, далекая, жива.
Твой старый веер, мне сберег он
Твой шепот, смех, твои слова,
И трепет губ, и темный локон.
Из-за него горит — сейчас! —
Сквозь даль и темень отжитого
Лучистый блеск упорных глаз…
И вальс — тот вальс! — я слышу снова!
И веет, веет веер твой…
Не умер ландыш в быстрых струях —
И в них все тот же, огневой,
Мой сон о влажных поцелуях.
Но сокровенный помнит он
Две струйки слёз, в ту ночь разлуки,
Бокала хрустнувшего звон
И окровавленные руки,
И леденивший тот кошмар
Под чахлой пальмой ресторана,
Когда нам вторил плач гитар
И песни хмельного тумана…
На черном шелке вот он — след.
Что? Слёзы? Кровь? Не все равно ли?
От жизни только бледный бред
Да веер — сладость сонной боли.
У ДВЕРИ
Все жду и жду. И с тайной дрожью
Шаги у двери стерегу.
Из дали синей гостью Божью.
Я жду на мертвом берегу.
Все верю — вот, ладья причалит
Помчит, запенит вольный путь,
И жалом сладким даль ужалит,
Тоской закованную грудь.
И будет небо — парус полный
Над вечным лепетом волны,
И будут только волны, волны
Да выси облачные сны.
***
"Завтра" манит и чарует,
Сердце дразнит, ум влечет…
О "вчера" душа тоскует…
А "сегодня" скорбью жжет.
Жизнь души моей троится;
То, что будет, жду, люблю…
То, что было, счастьем мнится…
То, что есть, гублю, гублю…
Вечер зимний длится, длится.
Я – над грудой старых книг –
К току времени приник.
Вечер зимний длится, длится.
Входит. Села у окна.
Тихо: "Здравствуй!" Улыбнулась.
Тьма за окнами метнулась.
Тьма пуглива. Тьма больна.
Вечер зимний длится, длится.
Что-то Черное ушло.
С Ней мне думно и светло.
Вечер зимний длится, длится.
Борису Зайцеву
I.
В комнате свет голубой от лампадки.
Четко белеет оконная рама.
Тихо у беленькой узкой кроватки
Плачет — далекая! детская! — мама.
Страшная ночь — словно черное око.
Жутко! — и прячусь под крылышко ласки.
Жутко! — и мчусь я далеко-далеко
В страны жемчужные маминой сказки.
В ночь эту — помню! — вошла Ты впервые,
Тихая, в комнату детки больного…
Так повстречались мы в дни золотые
Дальне-прекрасного сна золотого.
II.
На ясных полянах рвала цветы.
Гудели над Нею весенние звоны.
Золотые мосты
Из солнечных нитей воздушно спускались…
А тучки, в лазури, как дети, гонялись.
Сверкали березки, шумели клены.
Бродила полями, плела венки…
Напевала.
Задумалась тихо у тихой реки
И в воду кидала
Венки.
Они уплывали, и с ними далеко-далеко
Мечта уплывала… Шуршала осока…
Просторно вокруг разбегались откосы.
Она распустила тяжелые косы,
В реке отражалась…
Глубокому ясному дню улыбалась.
III.
Вечер зимний длится, длится.
Я — над грудой старых книг —
К току времени приник.
Вечер зимний длится, длится.
Входит. Села у окна.
Тихо: «здравствуй!» Улыбнулась.
Тьма за окнами метнулась.
Тьма пуглива. Тьма больна.
Вечер зимний длится, длится.
Что-то Черное ушло.
С Ней мне думно и светло.
Вечер зимний длится, длится.
IV.
Тропой воздушной и лучистой,
С червонно-облачной косой,
Она, в одежде волокнистой,
Идет, омытая росой.
Ей гибкий стан заря овила
Скользящим пурпурным лучом.
Ей глубь лазурная раскрыла
Ступени всхода в Отчий Дом.
Ей на чело, приветно-ранний,
Упал от Солнца светлый блик.
Все неземней и осиянней
Ее покорно-тихий лик.
ВЕЧЕРА НА АДНО
Сергею Кречетову
Вечера на Арно — сон веков хрустальный.
В вечерах на Арно — сердца грусть легка.
Где-то голос светлый… Где-то голос — дальний…
Медленно, все помня, катится река.
В море — там закаты — тонет блеск янтарный.
Смутные, как память, горы вдалеке.
Вы в венке из лилий, вечера на Арно!
А над вами небо — в золотом венке.
***
Бродил сегодня долго я у моря.
Чего-то ждал, пытливо глядя вдаль.
И шел домой, тревожно шаг ускоря.
Но все - тщета. И лишь властней печаль.
Шумит прибой, шумит, не умолкая…
Раскрыл окно. Покорливо поник.
Темна душа. Темна тоска морская.
И полон жути ночи темный лик.
***
Искусству подивись земному!
Гляди: осенняя рука
Шьет золотым по голубому,
Червонит мягкие шелка.
Как кровью вкраплен в золотое
Горящий камень — алоцвет.
Гляди: здесь — вечное, простое,
Чему всегда учись, поэт!
Не ярость пламенного лета,
Не вешний хмель крылатых зорь,
Осенний хлад — душа поэта!
Осенней мудрости ты вторь.
Пока не отбушуют думы,
Не стихнет беглый бег минут
И сердца огненные шумы
Пока, смирясь, не отойдут,
Пока за днями и скорбями
Земное пенится вино, —
Живи! — но не смущай словами:
«Жизнь и поэзия — одно».
Нет! Дни и скорби пеплом стали,
Все в памяти твоей игра —
О, вот она, в венке печали,
Творящей осени пора!
ЧАС ПРЕДВЕЧЕРНИЙ
I
Не за горами полдень строгий,
Наклонит молодость лицо,
И в умиренности тревоги
Взойдет раздумье на крыльцо.
Над далью встанет взор вечерний,
И дрогнут вещие весы.
И будет медленней и мерней
Судьба отсчитывать часы.
II
С каждым годом печальней весна,
Несказанней любовь и покорность,
И до боли — до боли! — ясна
Всеповторность.
С каждым годом весна неземней,
И тревожней напевные ночи,
И усталые думы больней
И жесточе.
***
Над голыми, неплодными полями
Грустил осенний бледный тихий день.
Бродила Скорбь голодных деревень
Проселками, кривыми колеями.
В прорезы туч глядела неба просинь.
По перелескам ржавозолотым
Курился, ползал легкий едкий дым…
Изнемогала северная Осень.
***
В тиши молитвенной погас дневной простор.
Луна вершила путь по роковому кругу.
И в море лег серебряный ковер —
И то был путь, воздушно зыбкий, к югу.
На том пути, в сияньи божьих свеч,
Дух севера и юга Плоть сливались…
Благословен ты, час великих, страдных встреч!
А в темный берег глухо волны ударялись.
В ПОЛЯХ
В полях, в тоске, немой, осенней,
Истаял пламенный закат.
Все утомленней и смиренней
Очей вечерних дольний взгляд.
Легла глубокая истома
На бездыханное жнитво.
В скорбящей дали окоёма
Бездонно глухо и мертво.
О, кто там стонет по оврагам?
Эй, отзовись! Но даль пуста.
Лишь черным, вещим, злым зигзагом
Взметнулась воронов чета.
***
Домa с недвижными гримасами
Стояли хмуро в две стены.
Крутился ветер дико, с плясками,
Спадая с темной вышины.
Лютуя, мчался он бульварами,
Колючим снегом жег лицо.
И над полуночными парами
Свивал он черное кольцо.
У подворотен, словно чучела,
Дремали пухло сторожа.
Ночь белым грузом землю вьючила,
Дома и улицы снежа.
Трепались огоньки фонарные.
Плясала пешехода тень.
И мчались с факелом пожарные…
И мнилось: не вернется день.
Гудели сети телефонные,
С вокзалов гукали гудки, –
И пили сердце многостонные,
Больные певы злой тоски.
БЕДА
Мятежней, круче, своенравней
Идет на срыв моя стезя.
В слепую ночь пугливой ставней
В окно стучали мне, грозя.
Кричал, кружился черный ворон,
Вещая близкую Беду:
В грядущий день вонзил свой взор он
И видел меркшую звезду.
Душил кошмар… В лесу бреду я.
Сидит на дубе вещий Див
И кличет, кличет, зловествуя.
И черных волн идет прилив!
По лесу ходит гуд могучий,
Срывая желтый, чахлый лист.
И чья-то злоба мечет тучи…
И чей-то хохот, чей-то свист!
И я бегу, в тоске смертельной,
Бегу, не ведая — куда.
Бегу… А у черты предельной,
За темным лесом — ждет Беда.
Perpetuum immobile
Зычный, душный, людный город.
Едут и идут.
Пласт земли глубоко вспорот —
Роют, камни бьют.
Камни бьют и землю роют…
Хмурые, молчат.
Капли пота тело моют.
Тут же пьют, едят.
Лица скучны, тупы, жалки.
Мысль покорно спит.
Вот — хозяин, рыцарь палки…
Зорко сторожит.
Скорбью тихой сердце сжато…
В тот же знойный час,
Их же, где-то и когда-то,
Видел я не раз.
Горе! горе! В алчном лете
Мчатся дни, века —
Раб бессменен на работе…
Те же — лом, кирка.
|