***
Лети, летящая, лети!
Ее теперь не остановишь,
И на подкупленном пути
И в Чермном море не изловишь.
Уже не тщитесь! Ей одной
Дано от Бога быть летучей, -
И перед грозною войной
Беременеть грозовой тучей.
Она избыла свой урок:
То вещего раскаты грома
Ее терзали в страшный срок
Четырехлетнего разгрома.
Отцы, спаленные в огне,
Теперь искуплены детями.
О сердце! Ты ступаешь не-
исповедимыми путями...
Не говорите ни о чем!
Священный враг уже заколот,
Уже архангельским мечом
Низринут в вековечный холод.
Она к последнему идет,
Судьба вершится роковая, -
И бездна бездну наведет,
Звериным голосом взывая.
***
Над мраком смерти обоюдной
Есть говор памяти времен,
Есть рокот славы правосудной,
Могучий гул: но дремлет он
Не в ослепленьи броней медных.
А в синем сумраке гробниц,
Не в клекоте знамен победных,
А в слабом шелесте страниц.
***
Я помню. Слышишь ли меня?
Я помню. Не прощай, не надо.
Возврату тягостного дня
Уже не будет сердце радо.
Я подымаю в темноте
Зовущий голос. Только птицы
Кричат страшнее, только те,
Что вдруг пугаются зарницы.
В пустынях есть свои суды,
Здесь призывают без ответа.
Куда пойду из темноты?
Так лучше - не увидеть света.
Вот, набираю в горсть камней -
И замыкаю оба века.
Теперь ты знаешь, сколько дней
Болело сердце человека.
***
Ты думаешь, свечи скромней горят
Под черной, стыдной маской?
Ты думаешь, их тягучий яд
Покажется только сказкой?
А тот (я имя его забыл),
Вчерашний, бессильно-пьяный,
Что кривлялся и пел и страстно ныл
Над девушкой с свежей раной?
Он сам ее изранил, сам,
И всем говорил о победе,
Он припал при всех к ее ногам
В бессмысленно-грубом бреде.
Одну убили, одна умрет, -
Высокий дар обезглавлен!
А завтра и его черед
На всех площадях расславлен.
О, миртовый ужас ее венка,
О, безумие сказочной ивы!
Она утонула в других веках, -
Если хочешь, так будь счастливым!
Закрой полумасками все огни
И смейся.
***
Не та уж ты, какой была,
Когда предстала мне впервые:
Тебя и годы огневые,
И суета сломить могла.
Да ведь и я давно не прежний:
И притомился, и зачах,
И радость встреч, в моих очах,
Всё отдаленней, безнадежней.
А всё ж еще сойдемся мы...
Но как сойдемся?
Ты, быть может,
От этих рощ, где день твой прожит,
Уйдешь для вековечной тьмы;
И в дни, покорные безволью,
В мои томительные дни
Вонзятся страшные огни,
Обезображенные болью.
И, властью позднего стыда,
Воспряну, легкий и проворный,
Закрыть позоры жизни черной -
И не закрою никогда.
***
О чистом жребии моли:
Ты - царь в дому своем веселом,
Священник Богу на земли.
Дрожащих душ беги далече -
Равны ничтожный и гордец;
Господь восстал к плавильной печи
И плавит золото сердец.
И ты с такою простотою
Господень год переживи,
Чтоб каждый день пылал чертою
Необладаемой любви.
***
Господь мой! Видишь, как Тебе
Всё сердце, вся душа открыты,
В одной возвышенной мольбе,
В благословляющей, излиты.
Ты наделил мои года
Однообразною дремотой,
Упорством крайнего труда,
Стыдом, и страхом, и заботой.
Но ЭТУ жизнь наполнил
Ты Такой неслыханной мечтою,
Такое небо красоты
Раскрыл в ней повестью простою,
Что как могу благодарить
За это огненное счастье, -
Ее святую близость пить,
Вино вечернего причастья?
***
Теперь оставь и гнев, и нежность,
И всё, чем сердце знало жить:
Одну пристойно сохранить
Торжественную безмятежность.
И все года переживи
С такой священной простотою,
Чтоб каждый день вставал мечтою
Необладаемой любви.
***
Такого пламенного горя
Не в силах сердце перенесть!
Все птицы улетели в море -
Моя одна осталась здесь.
Все птицы в море улетели -
Моя, без крыльев, не могла, -
Осенней, ветряной свирели
Свое дыханье отдала.
Смотрю на маленькое тело,
Такое жадное вчера...
Малышка! Тоже улетела, -
В Немеркнущие Вечера.
...Так я, оставленный тобою,
Мой сероглазый, нежный брат,
Уж вижу Небо голубое,
Уж не дождусь тебя назад.
***
Уста Любви истомлены,
Истончены ее уборы,
Ее безвинной пелены
Коснулись хищные и воры.
И больно видеть, что она
В пирах ликующего света
Глухим вином напоена
И ветхой ризою одета.
Поет и тлеет злая плоть.
Но знаю верой необманной:
Свою любимую Господь
Возвысит в день обетованный —
И над огнями суеты
Она взойдет стезей нестыдной,
Благословеннее звезды
В сиянье славы очевидной.
***
Я не люблю приветствий черни
И пышной жизни не хочу,—
Брожу по улицам вечерним,
Пустые песни бормочу.
Сурова бедная порфира,
Невелика земная честь,—
Но у стола богатых мира
И мне, наверно, место есть.
***
«Так беспомощно грудь холодела.»
Еще болезненно-свежа
Была печаль ночной разлуки,
Еще высокая душа
Дрожала в напряженной муке, —
И чудно всё в словах слилось,
И через годы — помертвелый
И горький голос их понес,
Как ветер боя носит стрелы.
1
Ничего не просил у Бога:
Знал, что Бог ничего не даст.
Только пристально так и строго
Всё смотрел на красный закат.
За спиной жена говорила:
«Что ты сморишь так? Что стоишь?
Похули Господне Имя
И с закатом, с темным, умри».
Не хотел. И был без надежды,
И опять не хотел — не мог.
А холодная ночь одежды
Уронила на мокрый песок.
2
Она — бледнее, чем вчера, —
Полулежала в пестром кресле,
Пока дрожали веера
Вечерних вздохов легкой песни.
Над тишиной печальных лиц
Зажглась презрительно и тонко
В свинцовом сумраке ресниц
Слеза капризного ребенка.
И в час, когда тоску труда
Переплывает смутный гений,
Душа взмывает иногда
В туманах темных вдохновений.
Пронзительно поет любовь,
Живет в словах, как в складках шали,
В простом узоре скудных снов
На черном кружеве печали.
3
Я думал: всё осталось сзади —
Круги бессмысленных планет,
Страницы порванных тетрадей.
Я верил: будущего нет.
Так я темно и слепо верил,
Так обручил себя судьбе,
Сказал обет и запер двери,
А ключ, Господь, вручил Тебе.
Ты видел все мои года
За книгою о Беспредельном,
Все ночи страшного труда,
Все слезы о труде бесцельном.
НА ОСТРОВЕ ВАСИЛЬЕВСКОМ СЛАВНОМ
Здесь мне миров наобещают,
Здесь каждый сильный мне знаком,—
И небожители вещают
Обыкновенным языком.
Степенный бог проведать друга
Приходит здесь: поклон, привет,—
И подымаются в ответ
Слова, как снеговая вьюга.
МУЗА
Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.
Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.
И долго медлишь так — мертва, —
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми —
И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.
***
«Мы живем торжественно и трудно»
Живу томительно и трудно,
И устаю, и пью вино.
Но, волей грозной, волей чудной
Люблю — сурово и давно.
И мнится мне, — что, однодумныи,
В подстерегающую тень
Я унесу — июльский день
И память женщины безумной.
***
Тысячелетний шаг вигилий —
А мы не кончим этот пир:
Ночь, из фиала черных лилий,
Дурманом опоила мир.
И в этой косности миража
Разуверенье не дано —
Кругом всё та же ночь и стража,
Всё то же темное вино.
***
Как небу вешнему — ликующие грозы,
Как лавры смуглые — венчанным хитрецам,
Как пламенный восторг — лирическим певцам,
Так дому твоему приличествуют розы.
Но пурпур женственный не расцветал окрест,
Где, скованная, льдам покорствует природа, —
Прости, что темный я, из темного народа,
Несу невзрачный дар — цветок венка невест.
Как жалко смотрит он, смущением объятый,
Как жадно смотрит он, тревоги не тая,
Безмолвствуя, смятен! — Так озирался я,
Так изумлялся я на этот край богатый.
ИЕЗЕКИИЛЬ XXXVII
Неживые, легли в песках -
И ни топота больше, ни молви.
Ветер только слово промолвил -
Неживыми легли в песках.
Неживые, лежат и ждут -
Воскресения, что ли, какого?
Ветер только вымолвил слово -
Неживые, лежат и ждут.
И упал в стороне один, -
И в убитом - какая тревога!
Он хотел убежать от Бога -
И упал, в стороне, один.
А другие простерлись ниц -
И главы закрывали руками...
Черный коршун взмыл над песками
Но, слепые, простерты ниц.
Ветер даже и пыль с костей
Закружил и унес и рассеял, -
Ветер даже и пыль развеял,
Даже мертвую пыль с костей.
Тленье смерти на вечные дни -
И ни топота больше, ни крика! -
Ничего, кроме Божьего Лика
...А в аду зажжены огни.
|
