***
Кто сердцем чист, не совершает зла.
Одним дана пленяющая внешность,
другим – любви волшебных два крыла
и мудрости задумчивая нежность.
Искусство жить – важнейшее из всех:
когда судьба, что колея кривая,
принять с улыбкой личный неуспех,
жить, победивших нас не проклиная.
***
У моря я лечь хочу камнем
большим и бунтующим волнам,
в беспамятстве ясном, веками
внимать, оставаясь безмолвным.
Хочу, чтоб средь общего ритма
слияний и разъединений
души моей грубой молитва
звучала, не зная сомнений.
И где-то гудок теплохода,
далёкий и слышимый еле,
звучал над пространством, как ода
про жизнь в человеческом теле.
***
От порога в лес уводят ноги,
каждый кустик и колюч, и наг.
Осень – время подводить итоги,
обходя исхоженный овраг.
Вспоминать, как молод был и светел,
шёл не в ногу, выпадал в строю...
Жизнь прошла, а я и не заметил,
что один пред звёздами стою.
Как сова, сфальшивившая сипло,
выпучился, ёжусь на заре,
вслушиваясь
в долгий стук с Транссиба,
длинный текст из точек и тире.
***
Растеклась по заливу огненная заря,
облаков опалённых гряда провисла...
Я не верю в то, что любил ты зря,
что в прошедшем нет никакого смысла.
Пусть понятной цели у жизни нет
и коробит личностная непарность,
всё равно, мотив этой жизни — свет
и за всё прошедшее — благодарность.
***
Слагать стихи, всё побеждая духом,
и о себе блаженно позабыть…
Мой идеал – быть зрением и слухом,
а телом, по возможности,
не быть!
Случись беда, стекло наружу тресни,
я окажусь во власти миража.
Там жизнь как есть. Она не лучше песни.
Она конкретней, как удар ножа.
Как быть мне там, где нет последней строчки,
берущей в плен незрелые умы,
где запятые – сплошь, а после точки
«я» неизменно переходит в «мы»?
НАТЮРМОРТ
Полынь в снегу, торчащая вдоль пашни...
В ней стебель изнутри и пуст, и сух.
Полынь мертва. Но запах, день вчерашний,
чуть горьковатый, сохраняет дух.
Он заполняет соты телефона,
и ухо жжёт, как от укусов ос.
Ты ждёшь ответа, страстно, исступлённо,
на так и не озвученный вопрос.
Моя любовь? Уймись, она – былина,
где тьма повторов и забытых тем.
Я пью вино. Мне нравится картина.
А жизнь, увы, не нравится. Совсем.
***
Где вы, звёзды? Темно и пусто.
Передумано всё давно.
И нет силы сказать, как грустно
среди ночи смотреть в окно.
Капли редкие дождевые
о железный стучат карниз
и, стекая, ещё живые,
улетают куда-то вниз.
Было – не было. Где я? Что я?..
Над карнизом холодный пар.
Сердце, в паузе млея, ноя,
каждый чувствует свой удар.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ
Своенравны волны Леты,
Удивительный народ –
Неизвестные поэты!
Всякий верит, всякий ждёт
И надеется на чудо.
Только чудо не для всех!
Но – бывает. Из-под спуда
Вырывает их успех.
Тот повесился, а этот
Ночью тёмною забит
Смерть на взлёте – это метод,
Коль не хочешь быть забыт.
Есть пример, и вот ты узник
Самых страшных в мире уз…
Смерть на взлёте твой союзник,
Но к чему такой союз?
Будто кратер древней Этны,
Всюду пепел и зола.
Неизвестные поэты –
Я и сам из их числа.
Но и сам себе не ясен:
Жизнь ли? Бред ли наяву?
Нужен труд мой? Иль напрасен?
Я не знаю. Я – живу.
***
Тот, кто был друг, мне перестал быть другом,
подруга книга выпала из рук.
Как старый конь иду по полю с плугом
без пахаря, и мне мешает плуг.
Не снять хомут, не выйти из оглобель,
не оборвать коварную узду.
Есть на земле красивый город Гомель,
но я туда уже не попаду.
Я не увижу то, что будет после,
ни туч, ни солнца, что над головой.
Вся жизнь моя - кривая, как в вопросе,
и клякса - точка как итог кривой.
***
Прохладно, солнечно и сухо.
Над плавной медленной рекой
ракита скрючилась старухой
и воду меряет клюкой.
А за рекой в страну Бохая*
по неухоженным полям
дорога в прошлое, плохая,
переломилась пополам.
И мы не знаем, что и как там,
пытаясь брод найти в реке,
не доверяя древним картам
и тёмным лицам удэге.
А у воды в застывшем иле
следы от лап, копыт и ног...
Как будто в Лету здесь входили,
и перейти никто не смог.
ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ
Валит снег на первое апреля.
Не шутя, настойчиво, всерьёз.
Жизнь прекрасна радостью без хмеля,
мир хорош пунктирами из грёз.
Прилетела чёрная ворона,
отворив калитку на весу...
Каркнула, как в трубку телефона,
птице той, что каркает в лесу.
То ли шутка, то ли в самом деле
весточка мне, Господи, твоя?
Только жутко, до мурашек в теле,
длится эхо инобытия!
Озираюсь медленно. Тоскую...
Хочешь, верь в иную благодать,
Хочешь, смерть загадывай, какую
ты себе способен загадать!
***
Я обживаю свой дом на отшибе за лесом,
шум городской не доносится с бешеной трассы.
Я наблюдаю осенний пейзаж с интересом:
листья дубовые жёлты, кленовые - красны.
А между листьев сигают хвостатые белки,
веером крылья, вспорхнув, распускают сороки.
Мысли о жизни мои суетливы и мелки,
мысли о смерти - напротив, светлы и глубоки.
Вот это место, где встречу счастливую старость:
дети и внуки, приятели, войн ветераны,
гости почётные - всё, что от жизни осталось,
всё, что возможно, включу я в последние планы.
Только тебя никогда я уже не увижу,
что в моём сердце осталось: люблю ль? ненавижу? -
здесь я итог подведу этой повести грустной,
будто Гораций с лопатой на грядке капустной...
***
С неба сыплет снег… Снега – до колен вдоль тропы.
Вот он, человек, вне казённых стен и толпы.
Свежий снег пушист на ветвях лесных, на домах.
Был ты смел, ершист, а теперь ты сник... Снег. Зима.
А теперь ты рад малости, что есть – не своей.
Так любимой взгляд хочется прочесть вместе с ней,
Так, когда пожил, вывел «итого», сбавил прыть,
И, вздохнув, решил, что важней всего просто жить.
ПОДКОРКА
Подо льдом – журчание ручья...
Вслушиваясь, вникну. Онемею.
Эта музыка пока ещё ничья,
я хочу, чтоб сделалась моею.
Есть просвет под куполом из льда,
бытие, не отнятое смертью,
где живая, тёплая вода
греет воздух под холодной твердью.
Всходят там, природе вопреки,
робкие побеги первоцветов,
под покровом вымерзшей реки
для влюблённых в эту жизнь поэтов!
Пусть на самом деле мир жесток,
те упрямо верят в жизнь иную,
в слепоту куриную – цветок,
спрятанный в теплицу ледяную.
Застолблю себе участок свой,
может быть, и золота намою...
У кого-то ноты – под рукой,
у меня – под коркой ледяною!
***
Е.Д.
В подъезде дома лестничная клеть
всю ночь одна мерцала в тусклом свете,
и я готов был ночью умереть,
но ты моей не допускала смерти.
Тьма неохотно размыкала круг,
согрелись солнцем каменные плиты.
Мне стало легче, и я понял вдруг,
что мы с тобой уже не будем квиты!
И, понимая, головой поник
в раскаянье неискупимом, мужнем,
что я теперь не столько твой должник,
как раб того, что не свершил в минувшем.
СПОЙ МНЕ, ЗЯБЛИК
Спой мне, зяблик, о близкой зиме,
спой о старческой сырости в доме,
спой, родной, чтобы вспомнилось мне
о земле, о лопате и ломе.
Вспомню я механический звук,
о булыжники – скрип нехороший,
как стаканы смыкают вокруг,
как заносится холмик порошей.
Пожалею себя, дурака.
Вспомню зимнюю реку с шугою,
как течёт по-над сопкой река
и встречается с речкой другою.
Загадаю – не встретишься ты,
но, когда меня всё ж похоронят,
краше дамы, чем ты, мне цветы
принесут и красиво уронят.
Ты придёшь, как оттает земля,
будешь долго разглядывать фотку,
и последняя ревность твоя
сладко сдавит мне, мёртвому, глотку.
ПИСЬМО В СТОЛИЦУ, ХVIII век
(Отрывок, в переложении на современный язык)
Приветствую тебя, мой друг столичный!
Всё занят политической борьбой?
Сенат безмолвствует, как конь в узде привычной,
а ты в тоске по жизни заграничной
реванша ждёшь, готовя новый бой?..
Тебе бы счастья в жизни личной!
Кормило власти, слышал, взяли в руки
гвардейцы из гнезда Петра?
сплошь Сашки Меньшикова внуки,
сплошь – не варяги, сплошь свои ворюги,
большие крысы с царского двора?
и меценаты на досуге?
Что ждать от тех потомков проходимца,
кто сиськи в детстве досыта не ел?! –
Не вышли ростом, плутоваты лица…
Учила их кормилица волчица
гнать, достигая, кто на что посмел…
Вот и итог, как говорится!
Борьбой партийной имя не позоря,
Стихами коротаю свой досуг.
Да, я живу в провинции у моря…
Сороки, белки с моего подворья,
Те тоже тащат… Глядя на ворюг,
Смеясь, вытравливаю хворь я!
Прости, но я идей не разделяю.
Во мне твоей уверенности нет.
О чём сыр-бор в столице я не знаю,
мы здесь в деревне попривыкли к лаю:
– Что лаешь-то? – спрошу у пса. В ответ
опустит уши: лают – вот и лаю!
Мы примем здесь преемника – любого.
Не нам судить, что истина, что ложь.
Мы лишь хотим порядка. Хоть какого!..
Пришли стихи поэта мне Баркова;
вот, говорят, кто истинно хорош!
А от воззваний толку – никакого.
***
Вороны стаями взлетают с кладбища в снегах глубоких
С мест, где оттаяли любви ристалища на солнцепёках.
На лес прореженный, на зелень ельника лёг неба вырез,
не синий – бежевый… глянь, холм отшельника из снега вылез.
Фанерка, досточка, ни дат, ни имени, казённый номер.
Сухарик, стопочка, от рыбки косточка – тому, кто помер.
Эх, не отчаяться б цыгану во поле, ему поспать бы!
Не получается: мешают воплями вороньи свадьбы.
Летит встревожено по редколесному пространству птица.
Жизнь подытожена, жмуру безвестному спокойно спится.
И ели лапами упали грубыми на крышку гроба.
Над ним с лопатами, ломами гнутыми – три землекопа.
И снега крошево, и глины месиво, и все – поддаты.
«Всего хорошего!» – играют весело ломы, лопаты.
***
Томлюсь, блуждая, как сновиденье, среди людей,
от урожая до урожая своих идей…
А вот и осень, зима и далее – что, что там есть?
Давайте спросим, того ли ждали от этих мест?
И книга птицей взлетает в небо, крылом шурша.
И, как в темнице, ступает слепо моя душа...
огонь не ярок – на ощупь слово, своё – пишу.
Жизнь – не подарок, но я иного и не прошу!
***
В ледяной полынье отраженье луны, словно птица
хищно блещет в волне, и перо от волны – золотится.
Зримо «ах!» на устах, если заговоришь, – от мороза,
где в прибрежных кустах замираешь, как мышь от гипноза.
Это стало судьбой: ты рискуешь собой на охоте.
Не хватает тепла, вечность мёртво взяла сердце в когти.
Время катится прочь, и поверх его – ночь... Отраженья.
И нехоженых троп пляшет калейдоскоп сверх движенья.
***
Звёзд острых покачнётся сфера из-за плеча,
Где мостик – шаткий. Будто вера. И блеск ключа.
Где тёмен лес, а в грешном теле – мольба и дрожь:
зачем ты здесь, в такую темень? Куда идёшь?
И тычась мыслью, кто ты, где ты? который час?
Из тысяч странных и нелепых обрывков фраз,
обрезков смысла и событий. Из слёз, страстей.
Из блеска праздников забытых, из жизни всей
придёшь к тому, что станет ясно, как циклы лун,
что в прошлом было всё – прекрасно, что ты – не юн…
А мозг не спит, и в целом свете нет никого,
лишь мостик шаткий – твой свидетель, а ты – его.
ПРИДИ НА МОГИЛУ, КОГДА УМРУ
Приди на могилу, когда умру,
быть может, тогда про меня поймёшь,
каким романтиком был в миру,
где правит алчность, где всюду – ложь.
Где я как птица летал поверх,
но не в укор кому-то и не в пример,
когда в эфире среди помех
ловил мелодии чистых сфер.
В том мире, где человек бескрыл,
и я любовью любил земной...
В том мире счастлив с тобой я был,
а ты несчастна была со мной.
|
