Семынин Пётр Андреевич (1909-1983)



     Поэт, журналист, переводчик, член Союза писателей СССР (1940). Родился в Воронеже в семье военнослужащего, рано потерял родителей, до 16 лет воспитывался в детском доме, где начал писать повесть из жизни детдомовцев "Бунтовщики" (издана в 1928 г.). С 1928 г. работал в газетах Новосибирска, Томска, Архангельска. В конце 1932 г. переехал в Москву, несколько лет проработал в газете "Лесная промышленность", стихи поэта публиковались в столичных журналах. В 1940 г. опубликовал "Поэму о маляре", которая принесла ему известность. В годы Великой Отечественной войны жил в эвакуации в Алма-Ате, где работал на радио. После войны, как и многие поэты того времени, был вынужден зарабатывать на жизнь переводами. После 1958 г. вновь стали публиковаться его стихи и поэмы. Вышел первый поэтический сборник "Земная колыбель" (1959). Особенно плодотворны в творческом плане были 60-70-е годы. Увидели свет книги стихов: "Близость неба" (1962), "Прометеева цепь" (1965), "В сложном и простом" (1968), "Происхождение" (1970), "День удачи" (1973), "Дальняя дорога" (1977). "Разгадывая жизни смысл" (1979). Посмертно была издана книга стихов "Человек человеку – песнь" (1990).
      Пётр Семынин ушёл из жизни в 1983 году, похоронен в Москве на Кунцевском кладбище (10 уч.).



Cтихотворение Петра Семынина


 
                   ***

И дерево в цвету, и облако, и птица,
И жук в усах, как старый сечевик,
И дождевая капля-озорница,
Сбегающая вдруг за воротник, —
Всё — чудо, всё — от паутинки тонкой
До млечных жерл, дымящихся во мгле,
Но всех чудес прекрасных на земле
Чудесней слово первое ребенка.
          


Могила Петра Семынина



фото Двамала 2019.

фото Двамала 2019.


Ещё стихи Петра Семынина


                                             
           КОРОЛЬ

Я опущусь в могильный сумрак
Гробницы падших королей -
Некоронованный безумец.
Средь коронованных теней

Я отыщу средь мрачных стен
Полузабытую дорогу,
Меж коронованных костей
Ведущую к пустому гробу.

Я опущусь неслышно в гроб,
Глаза задумчиво закрою,
И стану мёртвым королём
В стенах подвального покоя.




           МЕЧТА 

Недостижимая мечта...
Ты молода, красива, непорочна,
Безумно влюблена в меня -
В моё лицо и эти строчки.

И любишь больше и сильней
Меня с моим усталым взглядом
Вдвоём со мной наедине,
И большего тебе не надо.

И для тебя другого нет -
Я предназначен и предсказан
Твоей душой одной тебе,
И большего тебе не надо.
 


               ***

Зима взялась ковать декабрь всерьез.
Чтоб не ронять своей фабричной марки.
Мы под Москвой. На улице мороз.
Я у окна листая том Петрарки,
А в десяти шагах среди берез,
Как у седых колонн церковной арки,
Стоит Лаура, тихая от слез,
В цветном платке и с ведрами доярки.



              МЕТЕЛЬ 

Мутится разум февраля:
В дыму заборы и строенья,
А на проспекте тополя,
Как факельщики — привиденья.

И над кабинами машин
Встают от ужаса седины;
Дым от ушанок, плеч и спин,
От тумб, от всякой чертовщины.

И, как навязчивая мысль,
В белёсой мгле дуга трамвая
Всё вспыхивает где-то близь,
В бессилии изнемогая.

Но ты не думай, что зима
Вконец рехнулась — без просвету, —
Ей иногда сходить с ума
Немножко надо, как поэту,
Чтоб в озарении затем 
Увидеть мир слепяще-новым
И утром брызнуть в души всем,
Как чистым, первородным словом.




        ЧЁРНЫЙ ЛЕБЕДЬ
 
                               В. Субботину
 
Черный лебедь из Тасмании
Пьет вечернюю звезду,
Черный лебедь в чинном звании
Экспоната на пруду.
 
Между родичами белыми
Плыл он призраком ночным
И, дробя звезду несмелую,
Пил по каплям золотым.
 
Черный лебедь из Тасмании,
Ах, как в детстве грезил я
Островами, талисманами,
Свистом дикого копья!
 
Синий берег пел, разбуженный 
Фосфорической волной,
Пряной ночью звезды южные 
Разгорались надо мной.
 
Птицы розовые стаями
Опускались на песок…
Только грезы те истаяли,
Берег синих снов умолк.
 
И тоску мою заманивать,
Лебедь, нечем уж туда.
В дорогой твоей Тасмании
Я не буду никогда.
 
Не отправлюсь той дорогою,
Где волны жемчужный смех.
Там друзей моих с пирогами — 
Черных — выморили всех.
 
Всех огнем и злобой начисто.
Королевский адмирал
Там мечте моей ребяческой
Пулей сердце разорвал.
 
Как звезду, воспоминания 
Раскачал ты, на беду,
Черный лебедь из Тасмании,
В зоопарке на пруду.



           ***

А небеса... как покрывало...
Еще, как будто, никогда
Со мной такого не бывало,
Чтобы расстаться навсегда.

Но ты оставила меня...
Мелькнуло платьице из шелка,
Прощально стукнула щеколда,
И дверь закрылась навсегда...

Кто мог тебя остановить?
Мне целой жизни не хватило,
Чтобы заставить полюбить
Тебя стихи мои и мысли.

Как будто не было трёх лет,
Что мы с тобою жили вместе,
И были счастливы, как дети,
И был любви исполнен свет.

Ты просто встала и ушла,
А я, тобой опустошенный,
Еще до ночи ждал тебя,
И этим днем, и этой ночью.

Увы, напрасно... Ты ушла...
А я один в пустой Вселенной,
И в пустоте благословенной,
Я всё ещё люблю тебя.

Ты, просто, встала и ушла,
А я еще не верю в это,
Стою, смотрю в пустое место,
Где больше нет уже тебя.



          ***

А если вдруг случится что...
Уже ничто мне не поможет,
Я натяну чужую кожу
И лягу так в дешевый гроб.

Я чую: мнется на пороге,
Костьми сухими дребезжит,
Беда с босяцкою котомкой,
Да все не входит, все стоит...

Как будто ждет судьба чего-то
И терпит мой кусачий нрав,
Как мамка сына-идиота,
Сильней других хранит дитя.

А мне-то... мне чего здесь надо?
Ведь кто-то должен знать ответ...
Но как спросить, всех презирая?
Да и кого? Таких уж нет.

Ведь жизни нет - пустая яма -
Одно и то же целый век -
Будильник, щетка, умывальник,
Работа, дом, опять постель..

Я не могу поверить в это -
Я вижу бесконечный сон...
В воображении поэта
Лишь Богу места не нашлось.

Скажи, Господь, зачем тебе-то
Моих сомнений чехарда?
Ужель пути другого нету,
Как век в пустыне куковать.

Наверно, жизнь осталась где-то,
А я с протянутой рукой,
Как лунь седой, по белу свету,
Брожу с дырявою мошной.

Как мне тоскливо... помутились
Глаза куриной слепотой,
А я боюсь - беда случится...
И что-то станется со мной?

Боюсь и жду... но всё случилось -
На мой столетний острый горб
Беда уже не раз садилась,
Да не сиделось ей на нём.

И с каждым днем боюсь сильнее - 
Сегодня мой последний день,
И тем сильней душа немеет,
Чем чаще я целую крест.

Лишь время трачу понапрасну...
Забот нелепых круговерть,
Злорадство, зависть, страх да пьянка -
Я потерялся... я исчез... 




            ШАГИ

По улице, безжизненно пустой,
На взгляд мой обреченную, ступаю
Походкой медленной, усталой, неживой,
И с каждым шагом... замерзаю...

Иду... и взгляд мой безмятежно,
Как вьюга снежная, скользит
По улочке обледеневшей
И с нею в унисон молчит...

А в голове, немой и глупой,
Седые крылья пустоты
Выводят трель колючей вьюги
И хороводы водят сны.

В глубокий снег следы роняя,
Шаги молчание хранят
Засыпавшего землю рая,
А я храню безмолвный ад.




            ***

Июль валяется, что конь
На пойменном лугу заречном.
А на барже поет гармонь
О чем-то грустном и сердечном.
Солдат на палубе пустой
Один печально тешит душу,
Но плач гармони над водой
Вдруг переходит на “Катюшу”.
К нему из летнего жилья
Выходит женщина босая,
Развесив мокрый ком белья,
Она на лавку села с края.
Солдат со всех своих ладов
Пустился сыпать плясовую,
Он что-то припевал без слов
И топал в пол напропалую.
Баржа прошла, и ветер смыл
Хмельных ладов разноголосье,
А я, завидуя, следил,
Пока она не скрылась вовсе.
Чему завидовал? Всему — 
Любви, реке, игре солдата
И невозвратному тому,
Что пережил давно когда-то.

 


          ***

Эх, да что ж за дорога такая...
Ни шагнуть - канавы да грязь.
 Четверть века в поисках рая
Я шагаю, вперед наклоняясь.

Ох, морозно, карманы не греют,
А дороге конца не видать,
На ветру голова леденеет,
Утопая в сутулых плечах.

Я б не шел, да лихая судьбина
Понукает в спину меня:
Где ж твои идеалы, скотина,
Что утешать меня и тебя?

Четверть века в хмельной полудреме
Бесприютной тенью брожу
По указанной ветром дороге
И уже ничего не ищу.



         
              ***

Когда б не жизнь такая, как сказать...
Я мог бы стать философом великим,
Писателем, поэтом, что гадать?
Когда таланты все давно забыты.

Жизнь большей частью, верно, прожита,
И, может быть, уже близка кончина,
А впереди - не видно ни хрена,
И позади - болото да трясина.

И жить не хочется вот так, как я живу,
О чем не вспомнишь - сразу и забыл бы,
И обо мне, как будто, никому
Наверно, вспоминать не приходилось.

Ложусь, когда уж ночь, встаю - еще темно,
Иду, не чувствуя души, по ледяным дорогам,
Туда, куда несут больные ноги,
Куда ведет дырявый кошелек.

Вот... за еду плачу своей душою - 
Не первый год размениваю так -
Стыжусь себя и заливаю горе
В дешёвых придорожных кабаках.

Бывает, пью один, иначе,
Боюсь, и до утра не дотяну,
Ну, трезвому - в сто раз больней и гаже
А так... напьюсь, забудусь и усну.

Что говорить, коль жизнь моя - копейка -
Прощальный, безнадежный, медный звон,
Не там свернул, а там - судьба-злодейка...
Когда-то так из жизни я ушел.

Я временами вспоминаю рифмы -
Душа во мне шевелится еще,
Но краткий миг, стремглав, проходит мимо,
Не попрощавшись, не махнув рукой.

А я один стою на старом месте,
И грудь пуста, и в сердце - канитель,
Фонарный столб кабак в ночи приметил -
Известный смысл моих последних лет.

И с жизнью я, наверно, попрощаюсь
В сугробе рядом с этим кабаком - 
Мне ничего от жизни не досталось,
И я не жду от жизнь ничего.

Я каждый миг готов проститься с жизнью,
И для того наполню свой стакан,
Чтоб рассмеяться в рожу этой крысе,
И, под шумок, покинуть этот ад.

Пусть изменить я ничего не в силах,
Я умереть хотя бы не боюсь,
На самом деле, в смерти больше смысла, 
Чем жить вот так, как я теперь живу.



          ***

Всё, как обычно, пьяный в стельку...
И мысли где-то в стороне,
В базарный день цена - копейка
Моей распущенной душе.

Нет мыслей... но осталась водка...
А там, опять дорога в ночь,
Объятья пьяных шалашовок
И грех в проулке под кустом.

Всё, как обычно... Не жалею,
Что пьян полгода каждый день -
Закуска, водка, сигареты...
В забытии... - небытие...

Глоток, затяжка... Будь, что будет...
Еще разок... И вот уже...
Я погружаюсь в омут счастья,
Ко дну... все глубже и сильней.

И в голове моей кружатся,
Осклабясь, мордочки чертей,
Жизнь начинает улыбаться
И я вот, улыбаюсь ей.

И не забавы ради, пьянки -
Другого счастья просто нет
Душе моей в отхожей яме,
Увязшей в собственном дерьме.

О нет, я с жизнью не прощаюсь,
И ей со дна свой шлю привет,
Но трезвым быть не собираюсь,
Чтоб жизнь хоты бы снилась мне.

Я в глубине ночной пустыни,
Что застит голову мою,
Ещё храню свою святыню,
Талант и чувства и мечту.

Я верю: кончится пустыня,
Меня увидит нежный взгляд,
И вознесет любовь на крыльях
Меня из ямы к небесам.

Ну, а пока меня не любят...
Я это время пережду...
Сивушный бред, кусты и шлюха...
Пусть жизнь идет, а я посплю.




         ПУСТОТА

А внутри у меня безнадёга
Застит медною крошкою свет
И блажит в голове бестолковой
Ледяными искрами хмель.

Да стеклянной пылью порошат
Пустозвонные мысли мои,
Окропляя зябкою дрожью
Толстокожий, ленивый язык.

А внутри у меня - бездорожья
Непролазная топкая грязь
Разухабистой жизни безбожной
По остывшей душе разлеглась.

Только стон стоячей водицы
Разлетается эхом окрест,
Только ветер над ней суетится,
Да в болоте плещется бес.

Что теперь? Ничегошеньки... Жахну
Я, пожалуй, рюмку, до дна...
Я, пожалуй, напьюсь до упаду
И спокойно вздремну до утра.

Вот и всё, что осталось от жизни - 
Папироса да водки чуток,
Побирушкой и прощелыгой
От похмелья бегу босиком.

Вот и дно... и пригоршня пепла,
И повсюду - вновь пустота,
И еще об одной сигарете
Бредит в пьяном угаре душа.

И сказать бы - не говорится,
А молчать... не молчится никак,
Вот и воет голодной волчицей
Никудышный пафосный фарс.

Что ещё? Ничегошеньки... Ладно...
И скольжу я, словно слеза,
Безымянная, грустная капля
Испарится у самого дна.



      ВО ИМЯ САТАНЫ

Я Сатана и на горе 
Рублю дубовый крест -
Я победил Христа в войне
И воинство небес.

Он вновь воскреснуть не сумел
Его душа мертва -
Тысячелетней славы крест
Сгодится на дрова.

Горят святые небеса -
Обитель добрых снов -
Разбудят души их жильцов
Жаровня и котел.

Я получил, что так хотел -
Я занял трон небес,
Теперь Христос сгорел в огне,
Сгорел его Отец.

На небесах построю храм
И жертвенник святой,
Где души грешные сожгу
И обрету покой.

И станут властвовать мои
Любимые сыны
В крови и войнах на земле
Во имя Сатаны...



           ***

Одни и те же слова
Выходят и пачкают душу,
Целебные свойства стиха
Истлели в мусорной куче.

Порою тоскливо слеза,
Как символ умершей стихии,
Заполнит строки пустые,
И каменно мысли сухие,
Начертят: ДУША УМЕРЛА.



          ГРОЗА
 
Вначале тополь кинулся к окну,
Прося пустить его, как деда, в кухню,
Когда, в три неба молнию загнув,
Косматый гром над самым домом ухнул.
 
Потом и небо, и земля, и день,
И все, что мчалось мглы и воя комом,
Вдруг захлебнулось в яростной воде,
Ударившей из медных трещин грома.
 
И только старый тополь за окном,
Один, как Ной, оставшись во вселенной,
Едва прикрыт бобыльим зипуном,
Просился в кухню, кланяясь смятенно.
 
Оттуда пахло хлебной тишиной,
И небоглазый — лет пяти — мальчонка,
Бесштанный, перепачканный золой,
На подоконнике сидел тихонько.
 
Он улыбался смутно, как во сне.
Потом привстал и тоненькой рукою
Отдернул вниз задвижку на окне
И распахнул его навстречу вою.
 
Вот это было весело, когда
Совсем-совсем озябший старый тополь
Ввалился в кухню, испугав кота,
И — весь в дожде — залопотал, захлопал.
 
Но мальчика, промокшего до пят,
Уже в постель тащила мать, ругая.
А буря, злясь, что хлещет невпопад,
Над кухней грохотала не смолкая.




          БОЛЬШОЙ КОНЬ
 
Серебряный, с могучими боками,
В сиянье блях и кованых колец,
Меча подковами звенящий пламень,
Он шел как лошадиный Ахиллес.
 
Дуга, должно быть, гнутая медведем
На спор с косматой братией в лесу,
В цветущих маках и горячих медях
Венчала богатырскую красу.
 
А на мешках с мукой лежал парнишка,
Насупленный, с цигаркою в зубах.
В его ладонях трепыхалась книжка
Безкорешка, в чернильных синяках,
Похожая на курицу рябую; 
Но он, слюнявя бережно листы,
Разглядывал ее, как золотую,
Где всех людей записаны мечты.
 
И конь и снасть невиданных размеров
Мне подсказали автора страниц:
Я даже пенье услыхал Гомера
И ярый гром военных колесниц.
 
Я увидал богов, прекрасно-диких, — 
Веселых плутов, бабников лихих
И их отцов — поэтов ясноликих,
Второй вселенной сделавших свой стих…
 
Но тут парнишка, выплюнув окурок,
Засунул книжицу свою под кладь,
А я успел прочесть на корке бурой: 
“Автомобиль и как им управлять”.


 
       Стихи Петра Семынина с
http://samlib.ru/s/semynin_p_a/stihi1.shtml
http://samlib.ru/s/semynin_p_a/stihi1.shtml




Дополнительно



  


На Главную страницу О сайте Сайт разыскивает
Ссылки на сайты близкой тематики e-mail Книга отзывов


                              Страница создана 3 апреля 2020 г.      (268)