Рязанов Эльдар Александрович (1927-2015)


     Кинорежиссёр, поэт. Народный артист СССР (1984). Создатель множества замечательных фильмов, давно ставших классивой отечественного кино - "Карнавальная ночь" (1956), "Гусарская баллада" (1962), "Берегись автомобиля" (1966), "Зигзаг удачи" (1969), "Старики-разбойники" (1971), "Невероятные приключения итальянцев в России" (1973), "Ирония судьбы, или С легким паром!" (1975), "Служебный роман" (1977), "Гараж" (1979), "Вокзал для двоих" (1982), "Жестокий романс" (1984), "Забытая мелодия для флейты" (1987) и др. В 1977 г. за фильм "Ирония судьбы, или С лёгким паром! был удостоен Государственной премии СССР. Неоднократно становился призёром престижных международных кинофестивалей. Лауреат премий "Ника", "ТЭФИ". Является дним из учредителей КиноСоюза.
     Стихи писал с юности. Многие его стихи стали песнями и романсами, звучащими в его фильмах. Автор книг стихов "Внутренний монолог" (1988), "Уходящая натура" (1995), "У природы нет плохой погоды" (2011), "Музыка жизни (2012), "Любовь - весенняя страна" (2012), "Хочется лёгкого, светлого, нежного" (2013)...
     Эльдар Рязанов ушёл из жизни 30 ноября 2015 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (10 участок).


Cтихотворение Эльдара Рязанова


                                   
                             ***

У природы нет плохой погоды...
Каждая погода - благодать...
Дождь ли, снег... Любое время года 
надо благодарно принимать. 

Отзвуки душевной непогоды, 
в сердце одиночества печать, 
и бессонниц горестные всходы 
надо благодарно принимать. 

Смерть желаний, годы и невзгоды, 
с каждым днем все непосильней кладь. 
Что тебе назначено природой, 
надо благодарно принимать. 

Смену лет, закаты и восходы, 
и любви последней благодать, 
как и дату своего ухода, 
надо благодарно принимать. 

У природы нет плохой погоды, 
ход времен нельзя остановить. 
Осень жизни, как и осень года, 
надо, не скорбя, благословить.                       


Могила Эльдара Рязанова



фото Двамала, 3.12.2015 г.



Ещё стихи Эльдара Рязанова



                    ***

Ты укрой меня снегом, зима
Ты укрой меня снегом, зима, 
Так о многом хочу позабыть я, 
И отринуть работу ума. 
Умоляю тебя об укрытии. 

Одолжи мне, зима, одолжи
Чистоты и отдохновения, 
Бело-синих снегов безо лжи. 
Я прошу тебя, я прошу тебя, 
Я прошу тебя об одолжении. 

Подари мне, зима, подари
День беззвучный, что светит неярко, 
Полусон от зари до зари. 
Мне не надо богаче подарка. 

Поднеси мне, зима, поднеси
Отрешенности и смирения, 
Чтобы снес я, что трудно снести. 
Я прошу тебя, я прошу тебя, 
Я прошу у тебя подношения. 

Ты подай мне, зима, ты подай
Тишину и печаль сострадания
К моим собственным прошлым годам. 
Я прошу тебя, я прошу тебя, 
Я прошу у тебя подаяния. 



            ***

Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
а в этом знаке жизнь заключена.

В ту черточку вместилось все, что было.
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
чем был похож и не похож на всех.

Погибло все мое! И безвовратно.
Моя любовь, и боль, и маета.
Все это не воротится обратно,
лишь будет между датами черта.



            *** 

Я, словно бабочка к огню
Стремилась так неодолимо
В любовь, в волшебную страну,
Где назовут меня любимой.
Где бесподобен день любой,
Где не страшилась я б ненастья.
Прекрасная страна — любовь, страна — любовь,
Ведь только в ней бывает счастье.

Пришли иные времена,
Тебя то нет, то лжешь, не морщась.
Я поняла, любовь — страна,
Где каждый человек — притворщик.
Моя беда, а не вина,
Что я — наивности образчик.
Любовь — обманная страна,
И каждый житель в ней — обманщик.

Зачем я плачу пред тобой,
И улыбаюсь так некстати.
Hеверная страна — любовь,
Там каждый человек — предатель.
Hо снова прорастет трава
Сквозь все преграды и напасти.
Любовь — весенняя страна,
Ведь только в ней бывает счастье.



             ***
 
В трамвай, что несется в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями — толкотня,
и места там нет для меня.
 
В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже и тесно.
Нацелился, было, вскочить...
Да, черт с ним, решил пропустить.
 
А этот трамвай — до Ордынки...
Я впрыгну в него по старинке,
повисну опять на подножке
и в юность вернусь на немножко.
 
Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица...
И с этим ничто не сравнится.



             ***
 
Когда я просто на тебя смотрю,
То за тебя судьбу благодарю.
 
Когда твоя рука в моей руке,
То всё плохое где-то вдалеке.
 
Когда щекой к твоей я прикоснусь,
То ничего на свете не боюсь.
 
Когда я глажу волосы твои,
То сердце замирает от любви.
 
Когда гляжу в счастливые глаза,
То на моих от нежности слеза.
 
Как то, что чувствую, пересказать?
Ты мне жена, сестра, подруга, мать.
 
Не существует безупречных слов,
Что могут передать мою любовь.
 
И оттого , что рядом ты со мной,
Я добрый, я хороший , я живой.
 
Стих этот старомоден неказист
И слишком прост, но искренен и чист.
 
С улыбкой светлой на тебя смотрю,
И жизнь, что вместе мы, благодарю.



             ***

Господи, ни охнуть, ни вздохнуть,
дни летят в метельной круговерти.
Жизнь – тропинка от рожденья к смерти,
смутный, скрытный, одинокий путь.
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть!
Снег. И мы беседуем вдвоём,
как нам одолеть большую зиму.
Одолеть её необходимо,
чтобы вновь весной услышать гром.
Господи, спасибо, что живём!
Мы выходим вместе в снегопад.
И четыре оттиска за нами,
отпечатанные башмаками,
неотвязно следуя, следят.
Господи, как я метели рад!
Где же мои первые следы?
Занесло начальную дорогу,
заметёт остаток понемногу
милостью отзывчивой судьбы.
Господи, спасибо за подмогу. 
 



       Мчатся годы-непогоды
 
Мчатся годы-непогоды
Над моею головой
Словно не была я сроду
Кучерявой молодой
Едут дроги-недотроги
От тебя увозят вдаль...
А покрытье у дороги
Горе слезы, да печаль
А покрытье у дороги,
А покрытье у дороги —
Горе, слезы да печаль...
Эти губы- душегубы
Невозможно позабыть
Посоветуйте мне люди
Что мне делать, как мне быть?
Снова пушки на опушке
Учиняют мне расстрел
Мокрая от слез подушка
Сиротливая постель
Мокрая от слез подушка,
Мокрая от слез подушка
Сиротливая постель...
Мои руки от разлуки 
Упадают словно плеть
От проклятой этой муки
Можно запросто сгореть
Мчатся годы -непогоды
Над моею головой
Словно не была я сроду
Кучерявой молодой
Словно не была я сроду
Словно не была я сроду
Кучерявой молодой.


 
            ***
 
Я все еще, как прежде жил, живу,
а наступило время отступленья.
Чтобы всю жизнь держаться на плаву,
у каждого свои приспособленья.
 
Я никогда не клянчил, не просил,
карьерной не обременен заботой...
Я просто сочинял по мере сил
и делал это с сердцем и охотой.
 
Но невозможно без конца черпать, —
колодец не бездонным оказался.
А я привык давать, давать, давать!..
и, очевидно, вдрызг поиздержался.
 
Проснусь под утро... Долго не засну...
О как сдавать позиции обидно!
Но то, что потихоньку я тону,
покамест никому еще не видно.
 
Богатства я за годы не скопил...
Порою жил и трудно, и натужно.
В дорогу ничего я не купил...
Да в этот путь и ничего не нужно.



         АВТОПОРТРЕТ

В мозгах туман. И сам раскис.
Я существую отупело.
И непрерывен свист тоски,
и расползлось, как тесто, тело.

Ужасен мой автопортрет,
похож он на карикатуру.
Нарисовал его я сдуру,
теперь сведу его на нет:
что написалось, зачеркну
и снова внутрь себя нырну.



        КАПРИЗНАЯ ПАМЯТЬ

У памяти моей дурное свойство, –
Любая пакость будет долго тлеть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
Но не могу себя преодолеть.

Как в безразмерной камере храненья,
В сознаньи – чемоданы и мешки,
В которых накопились оскорбленья,
Обиды, униженья и щелчки.

Не в силах изменить свою природу,
Я поименно помню всех врагов.
Обиды-шрамы ноют в непогоду,
К прощенью я, простите, не готов.

В самом себе копаюсь я капризно,
На свалке памяти я черт-те что храню...
Обидчиков повычеркав из жизни,
Я их в воображеньи хороню.

Конечно, признавать все это стыдно,
И я раскрыл свой неприглядный вид.
Я очень плох, и это очевидно,
Мое сознание – летопись обид!

У памяти моей дурное свойство –
Я помню то, что лучше позабыть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
Но не могу себя переломить.



              ***
 
Я в мир бежал легко и без тревоги…
Секундных стрелок ноги, семеня,
За мной гнались по жизненной дороге,-
Да где там!-не могли догнать меня.
 
Не уступал минутам длинноногим,-
На равных с ними долго я бежал…
Но сбил ступни о камни и пороги
И фору, что имел, не удержал.
 
Вокруг летают странные тарелки…
Из прошлого смотрю на них в бреду.
Меня обходят часовые стрелки,-
Так тяжело сегодня я иду.




           ОДИНОЧЕСТВО

Я желал бы свергнуть злое иго
суеты, общенья, встреч и прочего.
Я коплю, как скряга и сквалыга,
редкие мгновенья одиночества.

Боже, сколько в разговорах вздора:
ни подумать, ни сосредоточиться.
Остается лишь одна опора--
редкие мгновенья одиночества.

Меня грабят все, кому в охоту,
мои дни по ветру раскурочены...
Я мечтаю лечь на дно окопа
в редкие мгновенья одиночества.

Непонятно, где найти спасенье?
Кто бы знал, как тишины мне хочется!
Удалось сложить стихотворенье
в редкие мгновенья одиночества.



            ***

Сколько лет участвовал я в беге!
Спрессовалось прошлое в комок,
а теперь, когда вблизи порог,
не пора ль задуматься о небе
и осмыслить жизненный урок.


      
             ***

Как много дней, что выброшены зря,
Дней, что погибли как-то, между прочим.
Их надо вычесть из календаря,
И жизнь становится еще короче.

Был занят бестолковой суетой,
День проскочил – я не увидел друга
И не пожал его руки живой…

Что ж! Этот день я должен сбросить с круга.
А если я за день не вспомнил мать,
Не позвонил хоть раз сестре иль брату,
То в оправданье нечего сказать:
Тот день пропал! Бесценная растрата!

Я поленился или же устал —
Не посмотрел веселого спектакля,
Стихов магических не почитал

И в чем-то обделил себя, не так ли?
А если я кому-то не помог,
Не сочинил ни кадра и ни строчки,
То обокрал сегодняшний итог

И сделал жизнь еще на день короче.
Сложить – так страшно, сколько промотал
На сборищах, где ни тепло, ни жарко…
А главных слов любимой не сказал

И не купил цветов или подарка.
Как много дней, что выброшены зря,
Дней, что погибли как-то, между прочим.
Их надо вычесть из календаря
И мерить свою жизнь еще короче.

Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
Стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
А в этом знаке жизнь заключена.

В ту черточку вместилось все, что было…
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
Чем был похож и не похож на всех.



              ***
     Сумерки - такое время суток,-
     краткая меж днем и ночью грань,
     маленький, но емкий промежуток,
     когда разум грустен, нежен, чуток
     и приходит тьма, куда ни глянь.

     Сумерки - такое время года,-
     дождь долдонит, радость замерла,
     и, как обнаженный нерв, природа
     жаждет белоснежного прихода,
     ждет, когда укроет все зима.

     Сумерки - такое время века,-
     неохота поднимать глаза...
     Там эпоха тащится калекой,
     человек боится человека
     и, что было можно, все нельзя.

     Сумерки - такое время жизни,
     что заемным греешься огнем,
     но добреешь к людям и Отчизне...
     При сплошной вокруг дороговизне
     сам ты дешевеешь с каждым днем.

     Сумерки - такое время суток,
     между жизнью и кончиной грань,
     маленький, но емкий промежуток,
     когда взгляд размыт, печален, чуток
     и приходит тьма, куда ни глянь.

 

             БОЛЬНИЦА
 
И я, бывало, приезжал с визитом
в обитель скорби, боли и беды
и привозил обильные корзины
цветов и книжек, фруктов и еды.
 
Как будто мне хотелось откупиться
за то, что я и крепок, и здоров.
Там у больных приниженные лица,
начальственны фигуры докторов.
 
В застиранных халатах и пижама х— 
смиренный и безропотный народ —
в палатах по восьми они лежали,
как экспонаты горя и невзгод.
 
В палатах стоны, храп, объедки, пакость,
тяжелый смрад давно не мытых тел.
Бодры родные — только б не заплакать...
Вот тихо дух соседа отлетел...
 
А из уборных било в нос зловонье...
больные в коридорах... скуден стол...
торопится надменное здоровье,
как бы исполнив милосердья долг.
 
Со вздохом облегченья убегая,
я вновь включался в свой круговорот,
убогих и недужных забывая...
Но вдруг случился резкий поворот!
 
Я заболел... Теперь лежу в больнице,
и мысль, что не умру, похоронил.
Легко среди увечных растворился,
себя к их касте присоединил.
 
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,
инфекционных, раковых — любых!
Люблю я всех — ходячих и лежащих,
чудовищную армию больных.
 
Терпением и кротостью лучатся
из глубины печальные глаза...
— Так помогите! Люди! Сестры! Братцы! —
Никто не слышит эти голоса...



         МУЗЫКА ЖИЗНИ

Что жизнь? Музыкальная пьеса,
Соната ли, фуга иль месса,
Сюита, ноктюрн или скерцо?
Тут ритмы диктуются сердцем.

Пиликает, тренькает, шпарит,
Бренчит иль бывает в ударе.
Играется без остановки.
Меняются лишь оркестровки.

Ребячество наше прелестно,
Хрустально, как отзвук челесты.
Потом мы становимся старше,
Ведут нас военные марши.

Пьяняще стучат барабаны,
Зовущие в странные страны.
Но вот увенчали нас лавры,
Грохочут тарелки, литавры.

А как зажигательны скрипки
От нежной зазывной улыбки.
Кончается общее тутти.
Не будьте столь строги, не будьте.

Мелодию, дивное диво,
Дудим мы порою фальшиво.
Проносится музыка скоро
Под взмахи судьбы дирижера.

Слабеют со временем уши,
Напевы доносятся глуше.
Оркестры играют все тише.
Жаль, реквием я не услышу.



              ***

Всё беспричинно. Чей–то взгляд. Весна.
И жизнь легка. Не давит плечи ноша.
И на душе такая тишина,
Что, кажется, от счастья задохнёшься.
 
Всё беспричинно. Чей –то взгляд. Зима.
И жизнь бежит. И неподъёмна ноша.
И на душе такая кутерьма,
Что, кажется, от горя задохнёшься.
 
То ночь жарка, а то морозен день…
Вся жизнь в полоску, словно шкура тигра.
А на душе такая дребедень…
Да, жаль, к концу подходят эти игры…



              ***

     Как будто вытекла вся кровь,
     глаз не открыть - набрякли веки...
     Но звать не надо докторов -
     усталость это в человеке.

     А за окном трухлявый дождь...
     И пугало на огороде
     разводит руки... Не поймешь,
     во мне ль так худо иль в природе.

     Тоскуют на ветвях навзрыд
     грачами брошенные гнезда...
     Но слышен в небе птичий крик:
     - Вернемся рано или поздно!

     Хочу хандру преодолеть.
     Надеюсь, что преодолею.
     А ну-ка, смерть! Не сметь! Не сметь!
     Не сметь садиться мне на шею.



      ***

В старинном парке корпуса больницы,
кирпичные простые корпуса...
Как жаль, что не учился я молиться,
и горько, что не верю в чудеса.

А за окном моей палаты осень,
листве почившей скоро быть в снегу.
Я весь в разброде, не сосредоточен,
принять несправедливость не могу.

Что мне теперь до участи народа,
куда пойдет и чем закончит век?
Как умирает праведно природа,
как худо умирает человек.

Мне здесь дано уйти и раствориться...
Прощайте, запахи и голоса,
цвета и звуки, дорогие лица,
кирпичные простые корпуса.

       Из книги "Внутренний монолог."; Библиотека "Огонёк" No 26, изд-во "Правда", 1988 г.

На Главную страницу О сайте Сайт разыскивает
Ссылки на сайты близкой тематики e-mail Книга отзывов


                              Страница создана 2-3 декабря 2015 г.      (210)