ДЕВОЧКА
Ломятся кусты через ограду,
сосны подпирают облака.
Девочка моя бежит по саду,
по густой траве материка.
Расплясались ветки до упаду
над сырым утоптанным песком.
Девочка моя бежит по саду,
по песку планеты босиком.
Кот на солнцепеке полосатый
щурится, как сонный печенег.
Девочка моя бежит по саду,
косолапый чудо-человек.
До сих пор я слышу посвист пули,
под ногой еще скрипит зола.
Я остался жив не потому ли,
чтобы ты, хорошая, жила?
Холостой, бездетный, безбородый,
сбитыми подковами сапог
я топтал чужие огороды,
чтобы кто-то их возделать мог.
По чужим полям перебегая,
пуле-дуре кланяясь в бою,
я еще не знал, что жизнь другая
на земле продолжит жизнь мою.
Легкий дым сырого самосада,
Тлеющих стропил тяжелый дым...
Девочка моя бежит по саду,
сквозь кусты, по зарослям густым.
И стоят на страже стрелы сосен,
птичий посвист, зелень, тишина.
След лопаты - шрамом на откосе,
глина кое-где обнажена.
ЯВЛЕНИЕ
Дали, беленые мелом,
мы никогда не покинем,
черные птицы на белом
видятся в мареве синем,
а далеко за пределом
край, где раздолье полыням,
кашкам, репьям и осотам,
всюду растущим по склонам,
по каменистым высотам,
голым, безводным и сонным.
Кажется, в этих вот далях,
здесь на бесплодных откосах
путник в белесых сандальях
шел, опираясь на посох,
и под шатром небосвода
легкие марева пыли
вкруг головы пешехода
солнечной дымкой светили...
ДОЖДЬ
А в каменном колодце
дождь,
на плиты льется
дождь,
льется,
о стекла бьется,
стекла звенят, как блюдца,
капли мелькают, как звезды,
падучие звезды из воска
в желтом свете оконном,
а окна подобны иконам,
подобны шедеврам великим,
старинным,
стертым,
безликим,
заляпанным стеарином,
воском падучих капель,
каждая струйка кабель
от поднебесья к стеклам,
белым, зеленым, красным,
ясным
и блеклым,
за которыми мы живем,
я живу,
ты живешь,
за которыми - дождь.
КОНЦЕРТ
Теперь ко мне приходят на свиданье
лишь стаи разноперых облаков.
Лишь ветер мне бросается навстречу,
лишь ветки елок обнимают в чаще.
А иногда зовет издалека
протяжный альт проезжей электрички.
А лес окрестный, к горлу подступая,
заводит голосами птиц и хвои
зеленую симфонию свою.
Взмахну рукой — и зяблики со свистом
вмиг облетают с ближнего куста,
взмахну тяжелой суковатой палкой —
и защебечут чижик и щегол,
и одинокий дрозд с вершины ели
подхватывает тему и ведет.
Вот так я управляю голосами
моей державы, музыки моей.
Здесь я волшебник, здесь я виртуоз.
А близко за спиной твое дыханье,
затылком вижу бледное лицо,
твои глаза, как прозелень пруда.
И пряди легкие, и руки, руки,
живые, обнаженные до плеч.
Нет, кажется, ты вся обнажена
горячим, безрассудным хвойным ветром.
Я чувствую спиной твое дыханье,
а обернусь — ты превратишься в ель.
И я махну рукой, и снова лес
засвищет, запоет, зальется трелью.
Теперь ко мне приходят на свиданье
лишь стаи разноперых облаков.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сойти на станции любой,
легко взлететь над эстакадою,
возликовать: лечу! не падаю! —
и слиться с шумною толпой,
с веселой толчеей базарною,
где смех и крики вразнобой,
где пахнет хлевом и казармою,
таранью, кровью и судьбой,
направиться к себе домой
по выщербленной мостовой,
потом — проулками, задворками,
где в окнах кисея с оборками,
надвинув кепку до бровей,
свернуть налево, взять правей
и выйти на пустырь, заваленный
железным ломом, кирпичом,
где все в цвет пыли и окалины.
Но ты, пришелец, здесь при чем?
Здесь бегают твои приятели,
отчаянная ребятня,
с тех пор ни месяца, ни дня
они пока что не растратили,
они пинают старый мяч,
пускают змея у обочины,
все табуном и только вскачь,
все живы — не грусти, не плачь,
все цело — старый клен и грач,
да и тебе не напророчены
пока ни версты, ни окоп, ни пот
в глаза, ни пуля в лоб,
ты яблочко без червоточины,
еще ты зелен, как трава,
и мама здесь, еще жива,
веселая и сероглазая,
но вот печалится едва,
склонилась над разбитой вазою.
Беги с повинною домой,
не вышел срок тебе отчаяться.
Сойди на станции любой.
Но это лишь во сне случается.
И то не часто, милый мой.
***
Я отмахал полжизни, полдороги,
неезженой, нехоженой, моей,
где то крутой подъем, то спуск отлогий,
я просто жил, не замечая дней,
лет не считал, не думал об итоге,
любил, терпел, но не вникал в людей,
порой казалось, что они, как боги,
и в трудный час мне не было трудней.
То молодость была, избыток силы,
когда воспрянешь даже из могилы,
когда от счастья прыгнешь до небес.
Но за бездумье часто ждет расплата,
я шел вперед, я знал: приду куда-то
и вот забрел в непроходимый лес.
***
Вкус железной воды из колодца,
солнце марта и тающий снег —
все, что было, при нас остается,
было — сплыло, пребудет вовек.
Все, что радостно, все, что печально,
не исчезнет во все времена:
та ладонь, что махнула прощально,
та щека, что от слез солона.
ЭЛЕКТРИЧКА
Мир отверстый, земной, заселенный,
мир пригорков, полей и дорог,
мир, где ели вбегают на склоны,
где мосты, где река поперек,
и бегут за окном виадуки,
полустанки, поселки, столбы
вдоль стальной прямизны, вдоль излуки,
вдоль железной дороги судьбы.
Так навстречу гремящим вагонам
пролетает, слепя и маня,
свет всем блеском своим заоконным,
всем сиянием летнего дня.
Ну и что же? — ты спросишь. Не знаю.
Но в окне от столба до столба
полевая мелькает, лесная
сторона, придорожье, судьба.
ВЕЧЕРНЕЕ КИНО
Кино начинается рано,
и тени цветные скользят
по плоским пространствам экрана
вперед и, как волны, назад.
Кино начинается в восемь,
когда в затуханье зари
темнеет прозрачная осень
и тускло горят фонари.
Кино начинается в зале,
и луч вырывает из тьмы
надежды, дороги и дали,
в которых мерещимся мы,
где мимо проносятся тени
вагонов, столбов и людей,
где роем летят сновиденья
о жизни твоей и моей,
которая прочих не хуже,
но кончилась эта игра...
Выходим. И светятся лужи,
и, видимо, дождь до утра.
***
Ax, эти дни, ах, эти дни,
студеные и голубые,
где травы ежатся в тени,
но зеленеют, как впервые,
где из глубин туманных сна
вдруг наплывает блеск разлива,
береговая крутизна
и утопающая ива,
и солнце в стеклах красных стен,
в таких, что вздрогнешь, захолонув,
и листьям будущим взамен
еще нагие сучья кленов.
Ах, эти дни, где нет помех.
Где выкладка не тянет плечи,
где незнакомый женский смех —
знак ожиданья или встречи.
Ушло — попробуй догони,
узнай, что в дверь уже стучится.
Но снятся, снятся эти дни,
а прочему не надо сниться.
***
Когда вперед рванули танки,
кроша пространство как стекло
а в орудийной перебранке
под снегом землю затрясло,
когда в бреду или, вернее
перегорев душой дотла,
на белом, черных строк чернее,
пехота встала и пошла,
нещадно матерясь и воя,
под взрыв, под пулю, под картечь,
кто думал, что над полем боя
незримый Ангел вскинул меч?
Но всякий раз - не наяву ли? -
сквозь сон который год подряд
снега белеют, свищут пули,
а в небе ангелы летят.
***
Видно, я умру в своей постели,
сердце остановится во сне,
потому что мимо пролетели
пули, предназначенные мне.
Мог бы я лежать с виском пробитым,
на винтовку уронив ладонь,
равнодушный к славе и обидам,
незапятнанный и молодой,
собственною кровью орошенный,
ненавистью первой обожженный,
подсеченный первою бедой.
***
Как стрела на излете
при паденьи в траву,
забываю о плоти,
только в звуке живу,
в звуке, в свете, в печали,
в том, что волей Творца
было Словом в начале
и не знает конца.
СНЫ ФАРАОНА
Ночь: песнопение звездных орбит.
Сон: восходящее солнце рябит
воды затона
в глазах фараона,
а из волны, маслянистой на вид,
пестрой семеркой выходят коровы:
вымя — бурдюк, телеса стопудовы,
как наяву,
пожирают траву,
сочных лугов объедают покровы.
Следом за ними бредут из реки
новые семь, шевеля тростники,
хилы, понуры,
и видно сквозь шкуры,
как безобразно торчат костяки.
Но не влечет эти дряхлые мощи
к травам, к прохладе в соседственной роще,
тощая рать
хочет сытых сожрать,
чтобы остаться по-прежнему тощей.
Теплое мясо глотает скелет,
тучное стадо — для тощих обед,
возле пригорка
скелетов семерка,
сытой скотины на пастбище нет.
В сон перебранка вторгается песья,
царь пробуждается, трет переносье.
Вновь пелена непонятного сна:
высохший злак поедает колосья.
Что это? Бедствие? Иль благодать?
Сколько провидца Иосифа ждать?
С разными снами
встречаемся сами.
Снятся. Да некому их разгадать.
***
Однажды я услышал голос.
Едва раздался первый звук,
внезапно время раскололось,
и мир осыпался вокруг,
ничто не ширится, не длится,
исчез простор, исчез предел,
ни петь, ни плакать, ни молиться,
лишь слушал я и холодел.
За что мне выпало такое,
ведь не был свят я никогда?
Быть может, чтоб не знал покоя
и жил, сгорая от стыда.
***
Дай знак нам, Боже, что же будет с теми,
кто прожил век слепым и не прозрел,
кто не узнал Тебя в кромешной теми,
не осознал, насколько свет наш бел?
Что ближних ждет, с кем разделил я время,
и тех, с кем не имел при жизни дел?
Что станется с любимыми, со всеми,
кто, не раскаясь, канул за предел?
В минувший век мы жили в том пределе,
где за младенца не молилась мать,
и многие до смерти не успели
ни ощутить Тебя, ни осознать,
ни побывать в Твоей святой купели.
Даруй им, неразумным, благодать.
***
Теряя слух, теряя вес,
душа едва держалась в теле.
Я слышал музыку небес,
и это было в самом деле.
Но как могу я передать
ту сладость звука, ту истому,
ту неземную благодать,
что чувствовать нельзя живому?
ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Ни гонений пока, ни проклятий,
ни малейшей угрозы над Ним.
Он въезжает верхом на осляти
ясным утром в Иерусалим.
Только этот неведомый странник
знает правду о будущем зле,
в час безоблачный в отсветах ранних
на бредущем качаясь осле.
Только Он, проезжающий мимо
многолюдных разбуженных мест,
над холмами Иерусалима
видит в небе светящийся крест.
ВСЕНОЩНАЯ
Опять рассыпают огни
церковные тонкие свечи.
Вовеки, Господь, сохрани
хоть искру любви человечьей.
Но злоба в речах площадных.
проевшая душу оскома,
пожара грядущего дых,
пророческий рокот погрома.
Я вижу сполохи огня
в давно отпылавших именьях,
и скорбно глядит на меня
с распятия мой соплеменник.
Неужто умчат корабли
в чужие бескрайние шири
от проклятой Богом земли,
от этой единственной в мире?
Безгрешная душ высота
исходит моленьем, так что же
Антихрист похож на Христа?
Помилуй нас, Господи Боже!
МОЛИТВА
Помилуй, Боже, тех, кого люблю,
спаси их недоверчивые души,
дай уцелеть большому кораблю
и малому плоту дойти до суши.
Меня прости за то, что забывал
о жалости, о совести и чести,
дай пережить любой девятый вал,
дай быть, где скажешь, но со всеми вместе.
|
