НОЧЬ
Ночь, осиянная звездами,
С золоторогою луной,
Над заблиставшими снегами
Скользит размеренной стопой.
Я, полюбивший до забвенья
Великолепие пустынь,
Мятельный прах, унылость пенья
И порубежную полынь, —
Душой раскрытой принимаю
Скрижалей древних письмена
И взором радостным читаю
Миров златые имена.
Язык природы вдохновенной
Мне внятен, мудрый и простой,
И я душой своей нетленной
Сливаюсь с вечной красотой.
***
Смиренной повести моей
Прочти немногие страницы:
Отец мой — сельский иерей
Веленьем Божией Десницы.
Представил ныне пред собой
Его я в парчовой фелони,
С каймой блестящею литой,
В тумане синих благовоний,
Когда под звон колоколов
Идет в весеннем крестном ходе
Средь зеленеющих хлебов,
Благословляя жизнь в природе.
Как я любил щекой своей
К епитрахили прикасаться
И взором радостных очей
В лазурной вышине теряться!
***
Следить хоругви в облаках,
Плескаемые многошумно,
Словам хвалебным в ирмосах
Внимать душой благоразумно.
Иль, заменив пономаря,
Раздуть потухшее кадило.
Какая ясная заря
В те годы надо мной всходила!
Теперь на торжищах градских
Дни проводящий суетные,
Я древних славословий стих
Забыл, как гимны полевые.
Но в дни, когда весенний зов,
Великолепием блистая
И первой роскошью листов,
Звучит от края и до края,
Когда все золотом горит,
Поет звенящими речами,
Когда трава в ложбинах плит
Сквозит, краснея стебельками,—
Волнуясь, трепетно дыша,
Былому счастью благодарный,
Я плачу, и дрожит душа,
Как луч, печалью светозарной.
ОМУТ
Какая тишина! Багряный месяц всходит
За гладью Божьих нив, за скатами полей.
Русалка на реке ночную песнь заводит
О золотых дворцах подводных королей.
У мельничных колес шумит и колобродит
Утопленниц толпа и призрачных теней.
Влюбленный водяной из-под коряг не сводит
С печальной девушки пылающих очей.
Ему так странно то, что, слезы проливая,
Грустит она. О чем? Чем жизнь милей земная?
И, мнится, в тишине, пугая речью странной,
Ей шепчет про любовь, про нежный поцелуй...
О, сколько тайных слов я в полночи обманной
Услышу под напев ласкающихся струй!
ПАН
Ночью осенней торжественной,
Веющей грозным молчаньем,
Слышу я голос божественный,
Слитый с лесным трепетаньем.
Гимнами радостно-странными
Падают звуки свирели
С листьями благоуханными
На парчовые постели.
То — среди чащи под кленами
Пан, повелитель дубравы,
Над деревами зелеными
Горечь свершает отравы.
Чуя зимы приближение,
Видя в покое спасенье,
В чуткое оцепенение
Он погружает растенья.
ТИШИНА
Как хрусталевых ниток четки
Росинки влаги дождевой.
Осины трепетны и кротки.
Наряд омывши золотой,
Не дрогнут ветки. Мерным стуком
Ударит капля в рдяный лист,
И чаща отзовется звуком, —
Лес нежно-чуток, голосист.
Не прошуршит в корнях мышонок,
И ящерицы спят в норах,
И под ногою странно-звонок
Становится хрустящий прах.
***
Смиренной повести моей
Прочти немногие страницы:
Отец мой — сельский иерей
Веленьем Божией Десницы.
Представил ныне пред собой
Его я в парчовой фелони,
С каймой блестящею литой,
В тумане синих благовоний,
Когда под звон колоколов
Идет в весеннем крестном ходе
Средь зеленеющих хлебов,
Благословляя жизнь в природе.
Как я любил щекой своей
К епитрахили прикасаться
И взором радостных очей
В лазурной вышине теряться!
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Зеленая вечерняя звезда
Уже взошла.
Опять весна. Опять бежит вода.
Трепещет мгла.
И вновь растерянный вперяю взор
В немую даль.
И снова зимний тяготит укор.
И сердцу жаль, —
Жаль, что прожить в изменах суждено
Всему, всегда.
А в небе беспристрастно, холодно
Дрожит звезда.
ЖЕЛАНЬЕ
Тревожным ропотом дубровы
Душа взволнована моя.
Шумит в вершинах ветр суровый,
И листьев легкая струя
Кружится в бездыханном танце
На тризне пышно-золотой,
И смерти лик сквозит в багрянце,
Покрывшем землю пеленой.
Я знаю: гостью роковую,
Грозящую небытием,
Напевом строк не зачарую.
Она холодным лезвием
Пронзает грудь. Но в сладкой боли
Хотел бы я на тленный прах
Уныло дремлющих раздолий
Сойти с улыбкой на устах.
***
Где-то сыч закричал, — сторожит он в полночь колокольню.
Где-то алая зорька зажглась и потухла безгласно.
Поднимается месяц немеркнущим оком и красным,
Он идет над землею пространной и дольней.
В этот вечер весенний неправду и злое кто скажет?
И хулой укорит ли он имя Великого Бога?
Изомнет ли ногою цветы? — они там, где овражек,
Украшают ковром пол Земного Чертога.
***
Когда белеется в полях гречиха,
Как первый снег, цветы ее былинок,
Когда царит покой в колосьях тихо,
Лишь жук гудит, сронив пыльцу с тычинок.
Выходит на межу с детьми зайчиха
В час сумерек, в траве среди росинок
Горит светляк, в ручье, как рыбье Лихо,
Шагает цапля - мест болотных инок.
Тогда мечта поет о тихих грезах
Моей любви, о снах вечерних лета,
Тогда мне слышится в лесных березах
Песнь иволги, тогда к ногам поэта
Ссыпает лепестки свои калинник
И сторожит поля куст-чубаринник.
СУХАЯ ОСЕНЬ
Прошла пора цветущих лип.
Давно забыты дни страдные,
Когда восходы золотые
Встречал телег немолчный скрип.
Истерлась зелень у лесов,
Надевших ризу аналоя.
Пора осеннего покоя
И журавлиных голосов
Сменила верным чередом
Сверканье кос и звон брусницы.
Где пламевейные зарницы?
Смотри: какая тишь кругом!
Над покачнувшимся плетнем
Краснеют гроздьями рябины,
Да хмеля желтого тычины
В пустырь грозятся костылем.
ТУЧА
По небу синему грозный пророк Илия поркатился.
Бросил, Громовник, стрелу - змейкой сверкнула она.
Из-за попова сарая надвинулась гулкая туча.
сено увезть до дождя с луга спешат мужики,
Громок колёса стучат... На бугре чей-то воз накренился:
Лопнула ось пополам, выскочил шкворень, звеня.
Вихорь на старый плетень навивает зелёное сено
И на спокойном пруде зыблет дрожащую рябь.
Первые капли дождя взбудоражили пыль на дороге.
Кличет наседка детей. Ласточки сели в гнездо.
снова могучий раскат... И, снимая дырявую шапку,
Истово дюжий мужик лоб осеняет крестом.
КОРОВА
Вымя, набухшее за день, корова несёт над землею
Низко, как полный сосуд, капли дрожат на сосцах...
Тучен был корм на пару: горлуна, молодой чернобыльник,
В белых цветах повитель, кашка, шершавый лопух.
Больше не клонит она головы, но, подбрудок повесив,
Кистью хвоста шевеля, медленным шагом идёт.
Шерсть её красная, с белым пятноми на лбу и на шее.
Дома Красоткой зовут, слово понятно ей "тпрень".
Всякий её отличит по рогам, перевязанным лентой.
Это хозяйка её, полная станом жена,
Жизнь услыхавши под сердцем другую, тогда ж повязала,
Слово промолвив: "Носи, сына корми молоком".
*** (О Есенине)
Начинает разворачиваться лист,
Скоро кинет кисть черемуха в саду.
По проселку ходит с песней гармонист,
Как Есенин в незапамятном году.
Эти песни он у родины узнал,
Не одну он деву-кралю целовал,
Оттолкнуть его девчонка не могла,
И черемуха, как кипень, зацвела.
Где ты, гений незадачливый Сергей,
Песней Русь теперь прославилась твоей,
Средь полей ты бродишь и среди долин
Русокудрый юный Лель, крестьянский сын.
ПЕРЕД ВЕСНОЙ
Весна застряла в снеговых сугробах.
За непогодой не летят грачи,
Лишь стаи галок, серых, крутолобых,
Кружат в зените заревой парчи
И рушатся на белые березы
Ватагой говорливой без ума.
Еще гремят последние морозы,
Еще метет метелица-зима.
Но каждый вечер золотистей зори,
И дальний лес заметно почернел.
Близка пора, как в полевом просторе
Подымет солнце алый самострел…
РАДОНЕЖ
В старинный Радонеж по жаворонков пенье
Иду с котомкою дорогой без дорог.
Окончилось зимы осадное сиденье;
Крутая липнет грязь, и чмокает сапог.
Развесила ветла пушистые подвески,
Снегами кое-где белеют перелески
Пустые ржанища желтеются окрест,
Янтарною водой налиты мочажины.
Поместье Калиты средь этих было мест,
Владимир Храбрый здесь гостил с дружиной.
Я в древней вотчине: мелькнул на церкви крест,
И пожар под Селом все залила лощины,
И утки дикие, покинув свой насест,
Над головой летят до новой луговины.
РОДИНА
Деревья в инее, а снега вовсе нет,
Зима задумалась у столбовой дороги.
Радимов Павел я, художник и поэт,
Советский гражданин и человек нестрогий,
В коломенском краю свой написал сонет,
Бродя вблизи Оки, где берега пологи,
Где протекла пора моих ребячьих лет,
Где ездил много раз, усевшися на дроги.
Я помню, помню вас, поемные луга!
Вот на реке паром, вот Ловцы, Белоомут,
Вот бричка ямщика и со звонком дуга,
Вот Горки на Яру и под горою омут,
Внизу ж стоят стога, и зелени нет края.
Дай ширь твою вдохнуть, о сторона родная!
***
О полях, что пьянятся от вешнего солнца,
И о криках с небес журавлей я пою,
Об отсветах в ручье золотого червонца,
О зеленой осоке, склоненной к ручью.
И о том, что у жизни так радости много
И простора пьянящих зеленых полей...
Знаю сердце свое: родилась в нем тревога
О мирах неизвестных, о радостном солнце,
Родилась в нем тревога под крик журавлей.
|
