Post Festum
Разбросанные по столу окурки,
Бутылки, апельсиновые корки,
Свечные потемневшие огарки,
Обильный бой фарфора и стекла.
И вот уже скользнули в переулки
Хозяев ожидавшие двуколки,
И вот уже под окнами прошаркал
Последний гость, вздремнувший у стола.
Теперь, хрусталь переложивши ватой,
Со скатертей ликёр смывать разлитый,
Стучать сердито вымытой посудой,
Хозяйственно в передник облачась.
Зачем искать по свету виноватых? –
Всему виной хозяин деловитый
И звёзды, что за окнами пасутся,
Похмельно проплывая в облаках.
Вчера здесь колдовали гастрономы,
Фальшивила труба из гарнизона,
В прихожей возникали разговоры,
Касательно бульдогов и бритья…
Сегодня – полумрак и макароны,
Неровная полоска горизонта,
Раскрашенная кривда коридоров,
Нарушенная правда бытия.
***
Не навсегда ль душа моя уснула?
Как в раковине, поднятой со дня,
Еще в ней песня прежняя слышна,
Да уж почти неразличимым гулом!
Еще быть может в роще золотой
Встревожится душа моя живая,
Сама себя досадно ощущая,
Как память боли нежной и пустой.
Ещё быть может в облетевших кущах
Всплакнёт однажды в сумеречной мгле
О всех живущих ныне на земле,
А попросту, - о всех еще живущих.
И вновь уснёт на письменном столе
Среди вещей унылых и бездушных…
СТИХИ НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ
Я жив пока живу, на всякий случай.
С тем, что покуда мыслю и дышу,
Мне некогда златы орешки лущить,
Меды варить. Я жизнь свою пишу.
Но для кого? Для будущих внучат?
Да только что их головёнки сварят,
Когда за рубежом слегка похвалят,
А на Руси достойно промолчат?
За всё богатство Золотой орды
Мне не купить ни славы, ни доверья.
Зачем пишу? Да так, для простоты.
На всякий случай, вдруг и не поверят,
Что в этом веке так скрипучи двери
И так орут под окнами коты.
***
Однажды, когда я умру,
И стану как свежая завязь
Забуду и горе, и зяблость
Кошмарного сна наяву,
Где мрачная тень занавески
Качает луны изумруд,
Где смерти мы ждем, как повестки,
По коей нас в полк призовут.
А небо, как поле гречихи,
Что с проблеском свежей травы,
Грешили? Конечно, грешили,
Не все искупили, увы!
И все это, видно – недаром,
И, видимо, все неспроста,
Коль друга смертельно нестарым
К себе призвала высота…
А что высота? В высоте
Висит ощущение крыши,
Где летчик висит на кресте
Своих алюминиевых крыльев,
А следом, немеркнущим клином
Течет журавлиная нить,
И нету здесь запаха глины,
И некого здесь хоронить…
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Вот так и возвращаются домой.
Забыв, что дом был некогда разрушен.
Забыв о том, что даже и старушек,
оплакавших его, сегодня нет,
спешишь домой и не желаешь слушать,
что дома нет и вырублены груши,
ронявшие во двор лиловый цвет.
И входишь в дом… Игрушки, фолианты,
окошко в мир, где бродят музыканты,
(коль дать им волю, будут ночь играть!)
Багряный отблеск крымского муската:
«Ах, я прошу вас, мне не наливайте!» -
в который раз уж повторяет мать.
Переступив печали и гордыни,
в постель, где ты метался в скарлатине,
как в детстве ляжешь: этакая жизнь!
И вспомнишь тех, кто в Риме и Харбине,
в Москве, Париже ждали и скорбели,
надеялись! Да вот не дождались…
А в доме тишина и вздохи спящих,
а поутру от храма «Всех скорбящих»
колокола ударят на весь свет.
И нету на Руси совсем пропащих,
что ищешь, то в конце - концов обрящешь!
И даже дом, которого уж нет.
ОТЕЦ
Залысины крутого лба,
Лицо испитого Сатира…
Когда б жена его простила!..
Да где уж там, - была глупа,
Была ревнива и горда.
Слуга силена и амура
Ушёл однажды утром хмурым
И, оказалось, - навсегда.
Впоследствии мне послан был
Пакет с десятком старых фото, -
Над ними некогда работал
Еврейский мастер Рафаил.
Он долго стулья расставлял,
Потом возился со штативом.
И ветер был ему статистом,
И облака по небу гнал.
Зелёный магний осветил
Прекрасно вычурные лица.
Я вижу, как желал напиться,
Как нежности желал сатир!
И жизнь его не задалась…
И почему-то мне сдаётся:
Меж нас, помимо просто сходства,
Присутствует иная связь!
И, помня где-то вдалеке,
Мою почтительность сыновью,
Он здесь беседует со мной
На мёртвом ныне языке.
***
Когда задорно, хамовато,
Сквозь милицейские посты,
Летят босые бесенята,
Закинув за уши хвосты,
Высоколобый город мрачный,
Как бы решившись, наконец,
Ступает с вьюгой под венец,
А ночь и ветер – парой фрачной.
И снится невидаль Земле,
И брызжет в окна взгляд Мегеры,
Когда утратив чувство меры,
Взлетаешь к небу на метле!
СОВРЕМЕННЫЕ ПАСТОРАЛИ
1
Я начинаю пасторали.
Пишу со вкусом, не спеша.
Ночь, тишина, горит свеча, -
Сегодня света нам не дали.
Оно и лучше! У села
Леса сдвигаются поближе.
И, словно линии тепла,
Среди домов петляют лыжни.
До всех забот и всех времён
Какое мне сегодня дело!
Опять окно заиндевело,
И что-то длится за окном.
2
Нет, не минутную докуку
Вчера я в городе вершил.
Искал слова, мозолил руку
И добирался до вершин.
Каким-то женщинам лукавил,
А ночью, вслушиваясь в тишь,
Сжимая голову руками,
Кричал полночной смуте: Кыш!
Сегодня, шторы опустив,
Я тишине себя доверил.
И полутьма. И кот у двери
Мяучит варварский мотив.
3
Среди дорог разбитых ливнями,
Холодных глаз, огромных гроз,
Мы претворяемся счастливыми
И погибаем не за грош.
Чужие собственной судьбе,
Иными стать мы не старались.
Цените, люди, пасторали,
Как равновесие в себе.
Да будет славен в мире стылом
Благословенный тот уют,
Где элегантные кобылы
Жмыхи воспитанно жуют!
4
Здесь пахнет хлебом и теплом,
Добротной шубой и дорожками.
Неискушённым горожанам
Заманчив запах над столом.
Молитесь часу избавленья
От воспитательных метод.
Всю ночь за окнами метёт!
Всю ночь трещат в печи поленья!
Средь белой грусти Пошехонской
Мне в эту ночь и недруг мил.
Здесь мир велик и пешеходен –
Неистребимо добрый мир.
СТАРЫЙ ПОЭТ
1
Поэт был стар, небесприютен,
Любил вино, лечил катар.
Усат, бездумен и беспутен,
Поблёк, сердиться перестал.
Подвыпив, бесталанно плакал:
Зачем, о чём? – не знал и сам.
Неистребимый призрак рака
Ему являлся по ночам.
Боялся в комнате без света
Он быть. Над книгами дремал.
Как оскорбленье принимал
Он смерть старинного соседа.
Уже пустынная зима
В его движенья прибывала
И тихо-тихо прибирала
Поэта стылая земля.
2
Звонок. В прихожей целый день
Толпятся юные пииты,
Скорей, наивные спириты
Его пытающие тень.
Девица (хлипкая совсем):
- А что Вы скажете о Белом?
- Да что сказать, на свете белом
Бывало тесно белым с Бедным,
А вот земли хватило всем.
Юнец с обличием Ноздрёва
Искал с пристрастьем нездоровым
Происхождение основ.
Чихнул, мерзавец, - будь здоров!
Поэ… Поэзия… Поэзий…
Какой-то поезд в никуда.
Поэт на свете бесполезен,
Как отдалённая звезда.
Сказать ли им, - чего бояться? –
Есть у поэзии Боярство,
Дворянство есть, плебейство есть,
Отвага, мужество и честь.
Но зависть есть, но подлость есть,
Свобода, Равенство и Братство
Возможны где-то, но не здесь.
И ты, Ноздрёв, любитель псовых
Охот, твердящий об основах
У именинного стола,
Ты прав! В начале было Слово,
Но прежде тишина была…
Поэт устал. И тут же гневно
В дверной вписалась окоём
Домоработница Сергевна
С метлой, как сварщик с автогеном,
Как Ангел с огненным мечом.
3
Изрядно сдобренная бромом,
Послеобеденная дрёма, -
Поэт, посапывая, спит.
Видавший виды томик Брёма
На букву «Д» полуоткрыт.
Дикообразным динозавром
Страница смотрит в потолок.
Поэту нынче невдомёк,
Что Динозавром уж назавтра
Его с размаху наречёт
Литературный новичок.
Поэт покуда крепок духом,
Хотя и немощен рукой.
Он бой даёт осенним мухам
И нарушает их покой
Полуреликтовой строкой.
Ему не слыть рубахой-парнем,
Храбрейшим из лихих рубак.
Рубаки те в сраженьях пали,
Истлели вороты рубах.
За поворот ушли поротно,
Как на парад, за рядом ряд.
И кумачовые полотна
Их внука застилают взгляд.
В конце-концов конец не страшен.
Клонится в праздник Покрова
К могилам нашим и не нашим
Заиндевелая трава...
К чему топтать его пороги,
Пытая про иную жизнь?
Ужель поэты и пророки
В его стране перевелись?
Ужели время так нас било,
Чтобы убить наверняка?!
И в Крестном знаменьи рука
Всё сущее оборонила.
4
В осенний полдень на бульваре
Пенсионеры забивали
Неистребимого «козла»…
А мимо, глядя вдаль, степенно
Домоработница Сергевна
С авоськой по бульвару шла.
«А где же твой?» - «Три дня как умер».
И проплыла по мостовой.
Сказал, а может быть, подумал
Сангвиник старый: «Боже мой!
Ещё одну свечу задул Он.
Пора домой… Пора домой…».
ПРОСТИТЕ, АННА ГЕДЫМИН…
Прощайте, фонари мои!..
Юлиан Тувим
…Но быть с собой, -
единственный резон,
Что на земле мне только
И остался…
Ник. Потапенков
Простите, Анна Гедымин!..
Я был нетрезв. Я надымил.
Я, кажется, сказал не то.
И прежде чем надеть пальто,
Я Вас обнял не слишком ловко,
И вышел вон, свободен словно,
Я вовсе не у Вас гостил.
/Как сто подряд паникадил, -
Сто фонарей глуши московской…/
В халате красненьком, - морковка! –
Зачем же к Вам я приходил?
Да чтоб уйти! В ночи недужной,
На чьём-нибудь плече, впотьмах,
Оставить привкус Вашей дружбы, -
Что на обманутых губах.
/Такая, право, се ля ви,
Где нет ни дружбы, ни любви…/
Простите, Анна Гедымин!
Мне б морды бить городовым,
громить какой-нибудь трактир,
Но ждёт уют чужих квартир,
А я, так, жду «тридцать четвёрку»,
И нет её. Да ну всех к черту!
/Неладно скроен этот мир…/
Ноябрь пройдёт. Его наследье
Декабрь оставит январю.
Но прежде, на сороколетье,
Уж Вас себе я подарю!
/Заранее благодарю…/
Никола Зимний… Декабря
Такая славная клетушка.
Две головы, одна подушка
И луч ночного фонаря
Сквозь оттопыренное ушко.
АНАКЛИЯ
Название поселка на побережье Западной Грузии.
В переводе на русский язык: «она кричала».
Анаклия… Где Грузия равнинна –
Держава беспривязных поросят.
Анаклия… Где в кронах мандаринов
Диковинные куры голосят.
Анаклия… Итак, она кричала,
Непосвященным как бы не слышна.
Анаклия… Итак, начнем сначала:
О чем кричала в сумерках она?
Кого звала… Лишь чуткая к молитвам,
Внимала ей, бессильная помочь,
Озвученная пением москитов,
И звездами украшенная ночь.
И явственно колебля ежевичник,
Пронесся вздох: «Как этот мир жесток!
Как этот мир…» Знакомый пограничник
Присел со мною рядом на песок.
Грошовый дым батумской сигареты
Вознесся ввысь: «Ну, как, что написал?»
«Калашников», лежащий средь планеты,
Не нужен был ни нам, ни небесам.
Был он красив красою иноверца:
Дразнящий вороненый ореол,
Затвор, патронник и в чужое сердце
Еще ни разу не стрелявший ствол.
И кажется: все это было, было!
А потому я знаю наперед:
Вот скажет он: «Она меня забыла…»
А я отвечу: «Не грусти, пройдет!»
И ощущу как истину простую,
Что этот мир на прежний не похож.
Отбросил меч Ясон: «Найду другую!»,
Анаклия: «Другую и найдешь!..»
И меч блестел весенней новизною
В Колхиде, как пришелец неземной.
«Ничто, - твердят, - не ново под луною»,
Анаклия: «Вы внове под луной!..»
Анаклия… И так она кричала,
Что за волною следует волна,
Чтоб в свой черед разбиться у причала.
И каждый раз о том кричит она.
***
Мои случайные ночлеги!
Они нежданны и грешны,
Как половецкие набеги
Без объявления войны.
И пусть тобой детей пугают,
Боятся сами, - но опять
Стучишься в дверь, тебя впускают
И просят ноги вытирать.
И будет всё, как прежде было, -
Так надоедливо подчас, -
Горячий шёпот: «Милый! Милый!
Любимый мой! – ну, вот те раз!..».
Настанет утро. В изумленьи
Встречаешь взглядом нежный взгляд.
А в мире что? А в мире тленье,
И поздний, кислый виноград…
Но всё не вечно! Ненароком
Нас постигает Божий страх.
Прискучит дань платить Эроту
И видеть слёзы в небесах.
И надоест лихим затеям
Бездумно годы отдавать,
И опереточным злодеем
В домах семейных представать.
Возникнет старческая склонность
К охоте, к бриджу, к мыслям вслух.
И станет девичья покорность
Неистребимостью старух.
Тогда, услышав голос вещий,
Пойдёшь тихонечко туда,
Где всё ломается и блещет,
Как неспокойная вода.
Где всё колеблемо и тонко,
Как бы на грани бытия,
Где остаётся только-только,
Чтобы сказать: О, жизнь моя!
***
В моей квартире поселилось эхо.
Наполнен дом ежеминутным смехом,
Блистательными шутками гостей,
Шуршанием забытых новостей.
Когда ночами слышится повсюду
Застольный шум и звяканье посуды,
Я снова полон юношеских сил,
Как будто бы никто не уходил…
Мой дом любил, когда в него входили,
Прощал, когда калошами следили,
Он помнит всех перебывавших здесь,
Кого уж нет и тех, кто где-то есть.
Хозяин пьян! Хозяин неуместен, -
Но дом жалеет сны мои и песни, -
А потому разносит он молву,
Что, дескать, знаю для чего живу!..
В моей квартире поселилось эхо.
Видать, оно – последняя утеха
Тому, кому в глухие вечера,
Вся жизнь – игра. А Вечность – не игра!
И, словно осознав своё значенье,
Оно звучит всё громче, всё звончее,
А потому когда-нибудь оно
В дому моём останется одно.
***
Ещё поют весёлые метели!
Ещё я счастлив, что тобой любим.
И ты сквозь сон, разнежившись в постели,
Звала меня, но именем другим.
Гляжу в окно задумчиво, уныло,
В глазах рябит от снежной суеты.
Не всё ль ушло, что между нами было?
Нет, нет, не всё, коль памятью прибило
В ту ночь, когда метель в проулке выла,
Когда я понял, что со мной не ты.
ЗРЕЛОСТЬ
Обласканная волнами скала
Под солнцем восхитительно нагрелась.
И, очевидно, это вправду зрелость,
Когда костям приятно от тепла.
И, очевидно, молодость прошла,
Когда желаешь, чтоб она осталась,
И если развидняется усталость,
То очевидно, что она была.
Недаром всё вокруг приглушено.
Печаль мужчин! – она ли не святая?
И вся земля, - как место для свиданья,
Назначенного тщетно и давно.
Недаром проливается вино,
Окрашивая скатерти кроваво…
Коль есть слова «бесславие» и «слава»,
Так значит, есть понятье «всё одно».
Забота жить, работа на столе.
Как видите, отнюдь не без причины
Покладистые, добрые мужчины
Еще живут на праведной земле.
Приносят им детишек в подоле,
И всё идёт, как всё идёт в природе, -
На каждую скалу по непогоде,
На каждого мужчину по скале.
Что говорить! Мы все одна родня,
Совместно совершенствует породу.
Подтверждено причастие к народу
Мозолью от ружейного ремня.
Рожь убрана, и колется стерня,
Чревата зрелость склонностью к простуде.
Во славу общую меня прощают люди
И требуют прощенья от меня.
Обласканная волнами скала
Вздымается покатыми плечами.
Я тих душой, почти что беспечален,
В урочный час я завершу дела.
И, очевидно, молодость прошла,
Уж если понял, что с твоим уходом
Мир не исчезнет вместе с небосводом,
И не ударит Русь в колокола.
***
Почти живу, почти дышу на ладан,
И жизнь моя почти не стоит свеч.
Унёс всё смерч,
Вот так тебе и надо.
Унёс он всё, что не смогли сберечь…
А завтра я, постриженный в монахи,
Уйду куда-подальше в монастырь,
Где бродит много братьев холостых.
Уйду молиться и читать Псалтырь.
Но как уйти в смирительной рубахе?!
***
Не отрекайся от тюрьмы,
И от сумы не отрекайся.
Покуда жив, греши и кайся,
Покуда – вёрсты до Потьмы…
Коль жизнь досталась задарма,
Покуда жив, греши и кайся…
Так умирают от лекарства
И от излишнего ума.
Ни от сумы, ни от любви,
Ни от тюрьмы не отрекайся!
И доброго Американца
Себе на помощь не зови.
Ты помнишь доблести свои:
Кобель и шут, дурак и мастер.
А Родина тебе не матерь!..
Так умирают от любви.
Так тело умиротворяют
Работой, пьянством и гульбой.
Так в жуткой маске карнавальной
Идут на бойню и на бой.
… Рассвет. И звоном погребальным
Звонит будильник надо мной.
Стихи с https://stihi.ru/avtor/essaul
|
