***
…когда приметы листопада
закопошатся там и сям,
когда незваная прохлада
уже бежит по волосам,
когда над городом упорно
играет чёрная валторна,
и на развалинах жары
пируют старые дворы,
и розовая хуторская,
разученная наизусть,
закружится, и я смеюсь
и рук твоих не выпускаю,
и недоделаны дела,
а ты проста и весела…
А небо хлынуло потоком
и нам загородило путь,
и так легко его потрогать —
вот только руку протянуть…
***
Глаза ладонью закрываю,
Иду по свету наугад...
В Тбилиси, верно, листопад.
Морщинистая и сырая
Листва платанов и чинар
Срывается на тротуар,
Холодным пламенем играя...
А у меня продрогший двор
Чехлами белыми закутан.
В больших подъездах, как в закутах,
Подростков поздний разговор.
О, матерей смешные пени,
Простуда, кашель горловой.
Мигает лампоочка -
и тени
Качаются над головой...
Подросткам будут снится тропы
К вершинам гор, снегов броня.
А мне - Галактиона строфы
И бег волшебного коня.
***
...живу по горло в январе,
в неслыханном его затишье,
и шарканье в парадном слышу,
и чей-то кашель во дворе.
Запоминаю каждый шорох,
оглядываюсь на бегу,
а над рекой дымится город
в тяжелом елочном снегу.
А там, за выгибом реки,
уже темнеют переулки -
озябшие особняки,
как музыкальные шкатулки.
***
Февраль сверкающий, хрустальный,
веселый, ветреный февраль.
Легко всплывала над устами
дыханья белая спираль.
И по спирали, по спирали
слова лукавые всплывали -
подобье мыльных пузырей.
и плавали вдоль фонарей
и фонарей не задевали.
Ты говорила: не хочу,
и вырывалась, и смеялась,
и снова к моему плечу,
заплаканная, прижималась...
***
Широко распахнуты врата
околоокраенного рынка.
Вот зевнула глиняная крынка
и стоит, не закрывая рта.
Яблоки надели камилавки,
рыбины в чешуйчатой броне,
окорок заводитна прилавке
песенку, рожденную во сне.
Питер Пауль, Бахусу подобен,
спит на бочке - так заведено -
и гудит в художницкой утробе
красное молдавское вино.
***
Вот это пруд, а вот сторожка,
а это я с тобой иду,
иду по вымокшим дорожкам
в больничном вымокшем саду.
Не бойся девочка, не надо,
нас не оставит никогда,
ни бормотанье листопада,
ни эта серая вода.
Холодных облаков движенье,
неровный голубой проем -
все это только подтвержденье,
что никогда мы не умрем...
***
...но вы забыли, что в итоге
стихи становятся травой,
обочиною у дороги,
да облаком над головой.
И мы уходим без оглядки
в неведенье и пустоту,
когда нам давние загадки
разгадывать невмоготу...
А ветер длинными руками
раскачивает дерева,
и листья кружатся над нами
и превращаются в слова...
***
Небо начинается с земли,
с лепета последнего былинок,
с огонька случайного вдали,
с желтых Якиманок и Ордынок.
Как страницы, листья шелестят.
Где-то рядом, где-то очень рядом,
слышишь, подступает листопад,
мы с тобой стоим под листопадом.
Задыхающаяся жара
торопливо обжигает щёки,
дождь зарядит с самого утра,
глухо забормочут водостоки.
Дождь зарядит с самого утра.
Эта осень на дожди щедра.
Капли расплывутся на стекле
небо возвращается к земле.
***
…а жизнь моя была проста —
во власти чистого листа,
во власти благостной — во власти
нетерпеливого пера,
в неумолкающем соблазне;
а жизнь моя была щедра —
зима ворота раскрывала
заворожённого двора,
укутанного в одеяло
до самого полуподвала,
и абажура кожура
оранжевая проплывала,
и удивлённая строка
дрожала в пальцах чудака,
и ускользала за ограду
захолодалая щека,
прижавшаяся к снегопаду,—
а жизнь моя была легка…
***
Костры бульварами, костры...
За облака, неуловимы,
развалы вянущей листвы
уходят голубиным дымом.
Раскидывая рукава,
горят корявые лсова,
школярские мои тетради
и воздыханий кружева,
окурки в розовой помаде;
законов, списанных в расход,
горят параграфы и графы.
И кто, законник, разберет,
виновны были или правы...
В распахнутые по края
врата осеннего пространства
уходит горькая струя
прекрасного непостоянства.
МАРТ
(из Т.Чиладзе)
Смущался март, испытывая страх
Коснуться снега голыми ступнями,
И снежный замок таял на глазах,
Обобранный, опустошенный нами.
Снег повисал на крестовинах рам,
На деревах - рубахами сырыми,
Цветные пятна зябнущих реклам
Дрожали разбегаясь мостовыми.
Глядит малыш, дыханье затая,
На леденцы блестящие - как сладко!
На старой карусели бытия
Звонит и скачет новая лошадка.
О, щедрый март, поют колокола.
Клубится запах пасхи и крахмала, -
Надежды терпеливая игла
Надорванное сердце залатала.
Приемля белизну и синеву,
Дивится очарованное око.
О, щедрый март, я сызнова живу,
Не ведая дарованного срока.
***
А у нас на Зубовском бульваре
рупора играют во дворах.
А у нас на Зубовском бульваре
дождь вразброд и окна нараспах.
Дождь вразброд и улица — вкосую,
светофор вкосую на углу.
Женщину поющую рисую
осторожно пальцем по стеклу…
Не наказывая, не прощая,
тихо наклоняется ко мне…
молодость моя или чужая —
женщина, поющая в окне.
***
Сентябрь желто-лилов
в преддверье листопада,
и ветер у ограды
свистит как птицелов.
И сторож по утрам,
попивши и поевши,
за гривенник приезжих
пускает в божий храм.
А в храме полумгла -
по крохам храм растаскан,
и пахнет алебастром,
и дует из угла.
Века, века, века,
когда-то всё когда-то,
и вечно Пантократор,
суровый Пантократор -
взывает с потолка.
Листва скользит с дерев
и оседает в воду -
как будто позолота
сползает с куполов.
***
Кружился снег, стократ воспетый,
кружился медленно и строго,
и под полозьями рассвета
плыла январская дорога.
Неприбранная мостовая
лежала в белом беспорядке,
мучительно напоминая
об ученической тетрадке.
Ах, сколько снега, сколько снега,
какая чистая страница —
пройти, не оставляя следа,
и в пустоту не оступиться.
Ах, детство, детство, моё детство
моё фарфоровое блюдце,
мне на тебя не наглядеться,
мне до тебя не дотянуться.
Над розовыми фонарями,
над фонарями голубыми
кружился снег, и губы сами
произносили чьё-то имя.
***
Ну что ты? Видишь, мир господень
сегодня снова беззаботен,
а улицами - листопад
и у него такие струи,
и у него такие струны,
такую музыку струят!
А где-нибудь в Замоскворечье
найдется двор, найдется вечер,
найдутся нежные слова,
смывающие все заботы.
Свет расплывется, голова
закружится... Ну, что ты? Что ты?
|
