***
Голод. Холод. Ночь. Война.
Выспаться б хоть раз!
Стелет по цеху луна
Золотой матрац.
Всё двоится мой станок,
Я и сам двоюсь.
С четырёх туманных ног
В пух упасть боюсь.
Нинка! Нинка! Где же ты?
Голод морщит лбы.
Пайка хлеба, фунт мечты
На весах судьбы.
Дома кран хрипит без слёз,
В инее кровать.
Сунешь в снег немытый нос -
И пора вставать.
Вновь двоится мой станок,
Вновь и я двоюсь.
С четырёх туманных ног
В пух упасть боюсь.
***
Мне только 18 лет,
Я никому не задолжал.
На мне гранаты, пистолет
И переливчатый кинжал.
Вчера наш танк летел, летел,
Мелькали башни и кресты,
В канавах гнили груды тел,
Вертелись в пламени кусты.
В броню со звоном бил снаряд.
И я, прицельный, как снаряд,
Был трепету секунды рад,
как будто целой жизни рад.
Сегодня тишь. И я иду
Вдоль хат под синею горой.
Гремлю оружьем на ходу,
И все глядят: какой герой!
И вдруг, надменная, прошла
Русалка здешних рощ и круч.
Туманным взглядом обожгла,
И взлёт бровей был горд и жгуч.
Она взглянула на меня,
На мой кинжал и пистолет.
Эх, дьявол! Жаль, что нет коня,
И что мундир без эполет!
ПОЛЕВОЙ ГОСПИТАЛЬ
Долго, долго "пантеры" и "мессеры"
В кошки-мышки играли со мной.
И однажды в кровавое месиво
Раздолбали скелет мой родной.
Чую, вечность когтями касается...
Ночь... Палатка в карпатском лесу...
Может, смерть моя, может, красавица
Затянули на горле косу.
Столб хрипит, и звенит госпитальная
Хлороформо-эфирная тишь.
И склоняется чёлка хрустальная,
И пылает "летучая мышь".
И роняет с ресничек красавица
На меня голубую росу.
Это жизни и смерти касается,
Это было в карпатском лесу.
И с тех пор, как ни спал, что ни делал я,
Та девчонка шестнадцати лет,
Словно птица большая и белая,
Прилетала в мой тягостный бред.
Я метался, обритый весь наголо,
Весь в бинтах среди смерти и зла.
А она целовала и плакала.
И со мною в обнимку спала.
Притулялась так розово около
И, давясь от рыданья платком,
Своего полусгнившего сокола
Черносливом кормила силком.
Жизнь не стала нам свадебной скатертью,
И не вспыхнул нам радостный тост.
Мне девчонка была Богоматерью,
Я девчонке - казнённый Христос.
И пришли "студебеккеры" грубые,
И без слов увезли меня в тыл.
Но от слёз, от забот и от губ её
Я ещё до сих пор не остыл.
Как же имя твоё, раскрасавица?
Я твой лик безымянным несу.
Только всё это чуда касается
В разбомблённом карпатском лесу.
***
Нет, лучше драться, убивать,
Чтоб утолить свой гнев в атаках,
Чем кисти рук в тоске ломать
Да писем ждать, глаза проплакав.
А писем нет. Проходит год.
Тревожны сны бессонной ночи.
А мать упрямо писем ждёт,
Упрямо верить в смерть не хочет.
И в каждом скрипе костылей
Ей чудится походка сына,
И с каждым выстрелом белей,
Белей становятся седины.
За те мучительные сны,
За дни, убитые тоскою,
Мы мать вдвойне любить должны.
Мы были только плоть войны,
А мать - страдающей душою.
***
Вышка, ёлка ли в новом году?
Льдом ли сказочным терем оброс?
Весь горит в переливчатом льду
Часовой — голубой Дед Мороз.
Заключённые клешни, как раки,
Раскидали и грузно храпят.
Витька в тёмном и тесном бараке
Втихаря огибает ребят.
В грудь Мишаньки сияющей рыбкой
Он впускает свой нож голубой.
Так и умер Мишанька с улыбкой.
С Новым годом, стукач! Бог с тобой!
Вышка, вышка-то в этом году —
Берендеевский терем во льду!
***
Художник, слышишь? Нарисуй ей счастье...
На синем небе - нежности дыханье...
Пусть люди в жизни будут лишь встречаться,
Не будет места в жизни расставанию...
А ветер пусть напишет серенады
Из нежных слов, звучащих между ними...
Лишь горя и страданий ей не надо,
Пускай растает боль, как снежный иней...
И я, поярче жизнь свою раскрасив,
Наполню мир улыбками-штрихами...
Художник, слышишь? Нарисуй ей счастье.
В лазурном небе - нежности дыханье.
***
Вы... видели свои глаза?
Им красота дана от Бога.
Да не коснётся их слеза.
Поверьте, глаз таких немного...
Рассвет, пьянящий без вина,
В котором утопает птица,
Иль звёзд далеких глубина
С глазами теми не сравнится...
Лукавый, жгучий, ясный взгляд
Пьянит до умопомрачения.
Его магический разряд
Уносит в сладкие мгновения.
Глаза, что любят напролом,
И обволакивают лаской.
Перенасыщены теплом,
Воспетые волшебной сказкой...
ДЕРЕВО НА ОБРЫВЕ
Где разворачивает Волга
Своё раздолье на восток,
Весь в белой пене, как в осколках,
Стоит лесистый островок.
И, над обрывом зыбко высясь,
Бросая тень в водоворот,
Навстречу серти, словно витязь,
Шагнуло дерево вперёд.
Вот-вот ударит вал упругий
И пресечёт его порыв, -
И дерево, раскинув руки,
Безмолвно рухнет под обрыв.
Но ни единый листик с веток
Не дрогнул, не упал пока.
Стальными полосами света
Его окованы бока.
Давно дыханье смерти слышно,
Но кряж стоит, стоит себе.
Чужой в пирах и в битвах лишний,
Прильнувший к солнцу, как к судьбе.
***
Кустодиеву
Широка и глубока
Волга-матушка река.
По-над ней - рядок в рядок -
Старосветский городок.
Там, где каменные арки,
По фронтонам - буквы ять,
Ходят, ситцевы и ярки,
Обыватели гулять.
Лих в трактире половой
С бесшабашной головой.
Бога слушает церквуха -
Золотое ухо.
И над всем крещёным миром,
где пестро и лихо,
Всходит облачным кумиром
Матушка-купчиха.
Ручка белая с софы
В неге сладостной свисает.
Бюст не лезетт в две строфы,
А лицо едва влезает.
Вот она за самоваром,
За арбузом ало-ярым,
Вся в шелках и словно снится -
Так сияет и лоснится!
Важная, дебелая,
Сахарная, белая,
Губы-то кораллами,
Ягодами алыми.
Золотится в чашке ложка,
Сладострастно трётся кошка.
Но купчиха смотрит волгло,
Как в кустах синеет Волга,
Как в церквах курится ладан,
И купцы, не дуя в ус,
По амбарам да по складам
Ворошат заморский груз.
И купчиха сладко тает,
Будто плотью улетает.
Грезит всё. О чём? Бог весть.
Мне-то что? Да что-то есть!
***
На полярное море ко сну
В это утро зима отошла.
Ты потрогала пальцем весну
И об венчик его обожгла.
Это в блеске и звоне лучей
По карнизам сосульки зажглись.
Словно обруч, звенящий ручей
Прокатился по камешкам вниз.
Нам смеяться и плакать с тобой
Под вселенскую эту капель.
Обняла нас, как сон голубой,
И святая, и грешная ель.
И качалась, и пела она:
"Я смолы вам по чашке налью,
Я весной напою допьяна,
Сладострастьем любви опою".
Ах, куда нас весна завела?
Синь еловую высушил зной,
А любовь, что с весной расцвела,
Отцвела и увяла с весной.
***
Вот любовь! Па-а-тешная затея:
Ночь не спи, не ешь, худей, вздыхай.
На "неё" восторженно глазея,
Вечерами клятвы рассыпай.
Дабы слёз подруга не пустила,
Говорить с другими не моги.
Боже мой! От этой мутной силы
Навсегда меня убереги.
То ли дело - свист свободных крылий,
Всем ты друг, и все тебе друзья!
Я - противник всяческих засилий,
И любовь - стихия не моя.
***
Я все слова прочёл в залётных взглядах,
Я до смерти влюбился, как поэт.
Но в синий дым январских снегопадов
Я ухожу, отвергнув твой привет.
Не потому, что я ищу другую,
Стройней тебя и веселей, чем ты,
Но в колоколе сердца не могу я
Унять набата роковой мечты.
Пророчит он тайгу и переправы,
Льды и лавины мёртвой вышины,
А ты не ищешь ни стихов, ни славы,
Ты рождена для ласк и тишины.
Мои следы снега сотрут, стеная,
Дожди пройдут, по миру прозвеня.
И не жалея, и не проклиная,
Ты помолись дорогам за меня.
|
