***
Ты ждал, но я не полюбила.
Теперь ты мертв, а я жива.
И мне близка твоя могила,
Как будто я твоя вдова.
С любимым, смуглым и веселым
Опять пою и не грущу,
Но в майских травах, в мирных селах
Твой след исчезнувший ищу.
И если бабочка ворвется
В окно на свет из темноты,
Вдруг сердце дрогнет и забьется,
Как будто знак мне подал ты.
Пройдут года, я все забуду —
И незабвенное лицо,
И встречи явленное чудо,
И рук сомкнувшихся кольцо.
И станут реки течь обратно,
И станут песни чужды мне,
Но образ твой, твой подвиг ратный,
Приснится мне и в смертном сне.
ПОТОМКУ
Ты прочтешь пожелтевшие строки
В тихий час у электрокамина.
Не жалей нас, потомок далекий,
За суровую нашу судьбину.
Не жалей нас за все упущенья:
Пол земли под картечью изъездя,
Знали мы вдохновение мщенья
И высокую радость возмездья.
СТРАХ
Что страшнее всего? Не бомбежка.
Окопаешься, в землю уйдешь,
Иль к траве прижимаешься в лежку,
Или к щели упрямо ползешь,
Или метишь, в надежде упорной
Из винтовки стервятника сбить, –
Страх, как ворон, зловещий и черный,
Сердце клювом не станет долбить.
Что страшнее всего? Не атака.
Сердце гулко, как колокол, бьет.
Ты, дождавшись условного знака,
Вырываешься с криком: «Вперед!»
И несет тебя вихрь наступленья.
Не считаешь ни пуль, ни минут.
И все страхи твои, все сомненья
На версту от тебя отстают.
Что страшнее всего? Ожиданье,
Если друг твой, любимый твой друг
Не придет с боевого заданья, –
Вот тогда ты узнаешь испуг.
Если друг твой исчезнет бесследно,
Словно дым, словно пар, словно прах,
Вот тогда испытаешь вполне ты
Изнурительный, тягостный страх.
Будешь жить в направленье тревожном,
Испытаешь бессилье и дрожь,
На атаку пойдешь, на бомбежку
И собой, не колеблясь, рискнешь.
И по самому краю могилы
Будешь рад ты пройти не дыша,
Лишь бы голос знакомый и милый
Прозвучал за стеной блиндажа.
***
Друг, прости этих строк торопливых тоску:
Я иначе писать не могу.
Это хриплым и трудным дыханьем войны
Были песни мои рождены.
Это радость и боль через край пролились,
И слова, не догнавшие мысль,
Опустев, позабыты на смятом листке,
Словно гильзы на взрытом песке.
РАЗГОВОР С ЧИТАТЕЛЕМ
Ты, незнакомый читатель мой,
Я с тобой очень доверчива,
Сердце открыв, не умничаю,
Фразами не сорю.
Я ведь тоже «со всячинкой»,
Порой крутенько поперчена,
Но это не самое важное.
Правильно я говорю?
Что же самое важное?
Цель поставить высокую,
Волю иметь железную,
Верить — всё поборю!
Быть в сраженьи отважною,
К чести быть очень строгою.
Это самое важное.
Правильно я говорю?
Жить с аппетитом. Охотиться
К радостному и грустному.
Плохо тому, кто духом слаб,
Скучен, вял и угрюм.
Если плакать приходится,
Плакать уметь «по-вкусному».
Сердце бедой закаляется.
Правильно я говорю?
В жизни мелочей тысячи.
В них ошибаться случается.
Сбросить со счёта и высмеять —
Так я на них смотрю.
Только скупые и нищие
В жизни грошами считаются.
Нам не к лицу копейничать.
Правильно я говорю?
Наша дружба получится,
Наша беседа спорится,
Если за дело выбранишь —
За слово не корю!
Можно со мной измучиться.
Можно со мной поссориться.
Только нельзя соскучиться.
Правильно я говорю?
***
Мы перешли тяжелый перевал.
Передохнем, товарищ мой, немного
В тени высоких перейденных скал.
И снова в путь. И далека дорога.
Пускай из ран еще сочится кровь,
Но соловей в узорной тени сада
Для нас поет бессмертную любовь,
И по ночам для нас звенят цикады.
Пускай рубцы не сгладятся вовек—
Они за нами утвердили право
На гордое названье «Человек»,
Они — печать неугасимой славы.
На судьбы всех принцесс и королей
Не сменим мы высокой доли нашей.
Любовь и бой. Металл и соловей.
Мы знали всё. Мы пили полной чашей
Мы люди дальних каменных дорог.
Чем круче склон, тем сердцу веселее!
Пусть говорят: путь труден и далек.
Я улыбнусь: мы всё преодолеем!
ДЕВОЧКА
Хата над озером ясным.
Тихие летние зори.
Девочка в платьице красном,
Лютиков желтое море.
Девочка, крохотный гномик.
Сколько в ней было доверья!
Были близки и знакомы
Люди, и птицы, и звери.
Вскинута взрывом смертельным,
Выкрик беспомощно тонкий.
В поле, от тела отдельно,
Детские в ямках
ручонки.
ДАЙ РУКУ, МАМА…
Я так люблю твой облик тихий,
Спокойных глаз вечерний свет,
Твою светелку в травах диких,
В чебрец-траве, в медун-траве,
Твое упорство и терпенье,
Твоих сказаний сон и быль
И рук твоих прикосновенье,
Сухих и легких, как ковыль.
Я стала взрослая, лихая,
Могу взрывать и убивать,
Но в час, когда бои стихают,
Тебя мне хочется позвать.
Поля, не взорванные боем,
Тогда на ум приходят мне
И небо, небо голубое
Без «мессершмиттов» в вышине.
И чтоб одна земля слыхала,
Шепчу, сжимаясь от тоски:
-Я так устала, так устала,
Дай руку, мама, помоги.
ДЫМ НА ЗАРЕ
Милый, родной, если бой угас,
Если металл остыл,
В дальней стране в предвечерний час
Что вспоминаешь ты:
Стройку свою на крутой горе,
Гул разбитных голосов,
Легкий, отчетливый на заре
Контур сквозных лесов,
Вечер наш первый, зарю с грозой,
Сумерки без огня
Или толстушку с большой косой,
Прежнюю, ту, меня?
Пишешь, что памятью этой жив.
Мне же отрады нет.
Встала у черной большой межи,
Дымом застлало свет.
Если на небе игра зари,
Чудится – у воды
Черная пристань вдали горит,
В розовом свете дым.
Дым над кормой. Продохнуть невмочь:
Пламя в дверях кают.
Рядом кричат, просят помочь,
Пули фанеру шьют.
Друг на руках у меня хрипит,
Судорожно ворот рвет.
Алая кровь на зарю летит,
В небо из горла бьет.
Мне на зарю не смотреть, не смотреть,
Помню одно, одно –
Дым на заре, дым на заре,
Трупы идут на дно.
Я не сильна, не боец, не герой,
Но посмотрю назад:
Встал за спиной сорок второй,
Встал за спиной Сталинград.
Встал за спиной сомкнутый строй
Тех, что костьми легли.
Женщина я, не боец, не герой,
Но я войду в Берлин.
Так приказала мне жизнь и смерть,
Память моя и кровь.
Дым на заре, дым на заре,
Ненависть, гнев, любовь.
О БУФЕТАХ
Ленину
Не надо од и элегий.
Лишь помнили б пару ленинских
строчек:
«Руководящим –
никаких привилегий!
Зарплата –
как у рабочих!»
Он повторял их без счета:
«Сменяемость.
Подотчетность».
Он твердил ясно, как
«здравствуйте»:
«Того, кто, встав у власти,
Начнет хватать –
Гнать!
От таких – тленье».
Так воспитывал Ленин…
|
