***
Я-то знаю, я-то знаю,
Чтo я стoю, что могу,
Доживать бы – хата с краю -
И не гнуть себя в дугу.
Говорю, а мне не верят:
Мол, кокетничаешь, брат,
И своею мерой мерят,
И гордынею корят.
А гордыни нет в помине,
Только беспощадный суд.
Как уложат в домовине,
Подытожат - всё поймут.
НА ДНЕПРЕ В 1920-м
…Он висел, начиная свыкаться
С высотой своего положенья,
Но не наших саперов фугасы
Оборвали его размышленья.
Он взлетел, распадаясь на воздух,
И никто сочинить не подумал
Эпитафию этому мосту,
Погибавшему гулом и шумом.
Зарастали траншеи за Минском,
А река, ударяясь о сваи,
Как дитя, потерявшее близких,
Заметалась, недоумевая.
Всё ей чудилось у поворота,
Что дорога над нею всё та же, -
Так носильщик и после работы
Долго чувствует мнимую тяжесть.
1928
НА ЛЫЖАХ
О, эта сверкающая белизны непомерность!
О, эта стерильность пространства! И солнце всерьез,
И хвои – в снегах правоверных – зеленая ересь,
И пятнышки копоти на стеарине берез.
Тут сектор земли черно-белой оттиснут гравюрой.
И цвет не очнулся ещё от глубокого сна.
Руном серебристым лоснится покатостей шкура –
Но скоро ещё освежует увалы весна.
А лыжи скрипят. Я кажусь себе древним эвенком.
Один на один с первобытностью быта и чувств.
И бог его знает, когда я ещё научусь
Терпимости к полутонам и оттенкам.
ОТКРЫТИЕ НАВИГАЦИИ
Праздничные знамена
Где-то шумят уже…
Строители Волго-Дона
Навалом лежат в баржe.
Им обещали свободу
За каторжный труд сверх сил,
Но только пустили воду –
Начальник про всё забыл.
Параша, полная смрада,
Да окрики часовых –
Такою была награда,
Придуманная для них.
Их заперли в душные норы
Без неба над головой,
И ветер с Цимлянского моря
К ним не пускает конвой.
Они плывут каналом,
Проложенным их трудом.
И солнце их жжет металлом,
И пот с них бежит ручьем;
Они привели в пустыню
Живительную волну,
И им же приходится ныне
Просить хоть каплю одну…
Баржа с невольничьим грузом
Стоит у причальной стены,
Но только верхушки шлюза
Из трюма едва видны,
И только парадная арка
Услышала с высоты,
Как в чреве железной барки
Кричали: «Воды! Воды!»
Буксир проплывает сонно,
Мерцает бакен во тьме,
Строители Волго-Дона
В плавучей поют тюрьме.
Но вот и песня замолкла,
Лишь слышен скрип якорей.
Встречает нас мачеха-Волга
Огнями своих лагерей…
Июль 1952
Волго-Дон. На барже.
***
Не силен я в названиях птиц
И цветы различаю неточно,
Но черты человеческих лиц
В мою память врезаются прочно.
И поскольку я прожил свой век
На миру, а не букой, обломом,
Каждый встречный чужой человек
Всё мне кажется старым знакомым.
Мы с годами становимся злей,
В одиночестве хмуром старея,
Но, смертельно устав от людей,
Близость к ним ощущаем острее.
Словно ждешь – после долгих разлук,
Приближаясь к последней разлуке,
Чтобы кто-нибудь – брат или друг –
Отогрел твоё сердце и руки.
1953
КОМАРОВО, МАРТ, 1966
Памяти А. Ахматовой
Пока я жив, и мир податлив,
Приснись мне, белый март, приснись
Сухим речитативом дятлов,
Скрипичной партией синиц;
Ладонь похолоди мне льдинкой,
Капелью залепи мне в лоб
И синим перышком с желтинкой
Слети, качаясь, на сугроб;
Хвати морозцем спозаранок,
Пускай на улочке крутой
Стальные змеи финских санок,
Шипя, виляют под пятой;
Царапни лыжами по насту,
Похлопай хвоей по руке
И девочкою голенастой
Мелькни в мохнатом свитерке.
Ей невдомек в азарте старта,
Что совершилось в эти дни
Так близко от её лыжни,
Кого отпела заметь марта,
Как будто Реквием былой
Закончив эпилогом новым,
Ктo на погосте поселковом,
Улегшись под крестом ольховым,
Смешался с милою землей!..
***
Нет, велика роль личностей в истории,
И превозносят роль широких масс
Те личности зловещие, которые
Над массами тиранствуют как раз…
***
Безумие твоё благословенно!
На здравом смысле зиждется измена,
И в подлости присутствует расчет.
Не обольщайся пирровой победой,
Порыву необдуманному следуй,
Пусть даже сердце кровью истечет.
1969
***
Сердечного удара на лыжне
Боюсь, и не в воскресный день, а в будний,
Когда лесок у станции безлюдней
Глухой тайги, увиденной во сне.
Вот так всю жизнь скользишь во мгле морозной,
Уверен в силе рук своих и ног,
И узнаешь, но только слишком поздно,
Что ты непоправимо одинок.
1969
***
Давно не слышал я гудков
Столь неразгаданно печальных,
Не видел плещущих платков
На дебаркадерах причальных.
Как баржа, отплывает Плес
С пейзажем вечным Левитана.
Крепчает шлепанье колес,
Смолкает рупор капитана.
Лишь баба, влезшая на борт,
Все причитает так по-русски -
Корзину с вишней при погрузке
Помял матрос, гундосый черт,
И та на кожухе колесном
Исходит соком...
Вдалеке,
Край неба разодрав о сосны,
Закат разлился по реке.
Но вот темнеет тон свекольный,
И, как предчувствие беды,
Выходит прямо из воды
Затопленная колокольня.
Волна, толкаясь в низкий свод,
Проходит через первый ярус,
Сквозь сердце горечью плывет,
И капель радужный стеклярус
Вечерний ветер с гребня рвет.
1970
ЗЕМЛЯ И НЕБО
Мы увидим всё небо в алмазах,
мы увидим, как всё зло земное,
все наши страдания потонут в милосердии…
Чехов. «Дядя Ваня»
Так вот: над нами небо не сверкало
Алмазами, как нам пророчил МХАТ,
Когда этапом гнали нас в Ямало-
Ненецкий округ, в город Салехард.
Теперь глазами тех на небо глянем,
Кто за бараками на рыжем льду
Справлял, простите, малую нужду,
Пренебрегая северным сияньем.
С ответным равнодушием людей
Встречалась равнодушная природа
Там, где клеймо тридцать седьмого года
Навеки отпечаталось на ней,
Когда в лагпунктах Коми, Колымы
Отцам, бессильно бросившим ломы,
Сулили деревянные бушлаты,
А дети, взятые в специнтернаты,
Зубрили по складам: «Рабы не мы…»
Я сам прямой преемник этих мук,
Игрушка надзирателей и сук,
Зека послевоенного призыва, -
Земля не для меня была красива,
Плеваться небом было недосуг.
Я сам в тюменской тундре изнывал,
Где нефть и газ теперь открыл геолог,
И мне сиянья северного полог
Лишь выход в преисподнюю скрывал.
Полярной ночи тает маета,
Алмазные в ручьях дробятся блики,
На теплых кочках – бусы голубики,
Но вечная под ними мерзлота…
1973
***
Мы любим козлов отпущенья искать,
Свою на других перекладывать кладь
И прятаться любим в кусты.
Но совесть не спит, беспощадно крута,
Приходит беда – отворяй ворота,
А с нею расчеты просты…
1973
***
Бывает, выдается день
Когда всё в жизни удается,
И слово каждое поется,
Какую жилку ни задень.
За что же это нам дается?
К нам снизошел ли Бог удач?
Итог ли некий подведется,
Или решение задач
Неразрешимых вдруг найдется?
И почему в счастливый час,
Когда мы вольны и крылаты,
Не покидает чувство нас
Неотвратимости расплаты?
1976
***
Не со мною всё это случилось,
Не со мной, не со мной,
Но с моею судьбою сличилось
И сошлось кривизной.
Я отбросил и страх, и смиренье
И уже наяву
Пребываю в другом измеренье,
По-другому живу.
То, что раньше казалось мне явью,
Стало сном, забытьем,
Обреченным забвенью, бесславью,
Искупленью стыдом.
А туманность незримого мира
Чудом вдруг обрела
Очертание ориентира,
Начертанье числа.
1976
***
Забывается всё на свете,
Даже то, что лежит в досье,
И слеза, подобно росе,
Высыхающая на рассвете,
И лежанье ничком в кювете
Под бомбежкою на шоссе.
Не хранится в памяти смутной
И добро, что, как дар судьбе,
То ли ты оказал кому-то,
То ли кто-то воздал тебе.
Всё забвенно, темно, туманно…
Но душа твоя, как ни странно,
Помнит глухо и тяжело
Не тебе нанесенную рану,
А тобой причиненное зло.
1981
***
И увидел Господь, что велико
развращение человеков на земле,
и что все мысли и помышления их
были во зло во всякое время…
…и раскаялся Господь, что создал
человека на земле, и воскорбел
в сердце своём.
Кн. Бытия, гл. 6
Вот наступает первый день творенья:
Бог начинает свой недельный план.
Без штурмовщины, без туфты, без тренья
Работе надлежащий ход был дан.
Господь всё в мире создал совершенно,
И ничего не появилось зря,
В одном лишь он ошибся несомненно,
Людей – Адама с Евой сотворя.
Блюдут порядок фауна и флора,
Уравновешивая жизнь и смерть,
Лишь человек внес семена раздора,
Природы нарушая круговерть.
Бог человеку дал для дела разум,
Поставив душу сторожем над ним, -
Служить преградой гибельным проказам,
Когда возможно и продуться в дым.
Пусть называют благородной жаждой
Желанье вникнуть в тайну бытия,
В неё не вникнут – вломятся однажды,
Всё сущее в обломки обратя…
1982
***
Из-под снега зеленая травка –
Промелькнувшего лета убор;
Видно плоть её так тугоплавка,
Что не может сгореть до сих пор.
Под бутылочной, зеленоватой,
Полированной коркою льда
Шевелится река, и куда-то
Утекает беззвучно вода.
Так под пеплом седин, не стихая,
Бьется жилка на впалом виске,
Словно мысль потайная, глухая
Всё не хочет сдаваться тоске.
1982
***
Мне кажется, что скоро я умру
(Вдруг нынче ночью или поутру?),
И я не удивлюсь тому нисколько.
Я не погиб от минного осколка,
Я в бериевских выжил лагерях,
И хоть меня ногой не били в пах,
Под ногти не вгоняли мне иголок,
И путь мой к смерти оказался долог –
Но что-то мне теперь не по себе:
Удара жду, как колос на косьбе.
Прекрасно умереть в разгаре дела,
Когда рассудка слушается тело,
И ты б не слышал даже свиста бомб,
Не то, что как скользнул в аорту тромб;
Когда, ещё со старыми не справясь,
Ты новых замыслов торопишь завязь.
Уж если перебраться в мир иной,
Так лучше сразу, без нудьги въездной,
Без прозябанья в списках райсовета…
Кого просить: даруй мне счастье это?
***
Ранней теплынью в конце февраля
К делу весна приступает.
Возле стволов почернела земля,
Первый ручей, еле слышно бурля,
Ход под сугробом копает.
Кто его знает, быть может, и впредь
Стоит молчанья оковы стерпеть,
Вынести лютую стужу,
Чтобы слова захотели запеть,
Выбраться снова наружу.
1983
***
Липы осенние сплошь золотые!
Трогательней не видал красоты я.
Шелесты вашей листвы прозвучали
Пушкинской строчкой о светлой печали.
Что же так царственно вы увенчали:
Дни умиранья? Умиротворенье?
Горечь утраты? Радость даренья?
Будут на это ответы даны
Тем, кто сумеет дожить до весны.
1983
***
Сколько сложено строчек о снеге –
Буквы запорошил снегопад!
Не нуждаясь в метафор опеке
Просто снегом снежинки летят.
Все слова первозданные емки:
Хлеб есть хлеб, и родник есть родник.
Пусть сравненья и ярки, и громки, -
Суть вещей нам ясна и без них.
А какие оттенки таятся
В неукрашенном слове «люблю»!
Каждый звук может плакать, смеяться
И сверкать под стать хрусталю.
Вот и я согрешил ненароком,
Помянувши хрусталь в этот раз,
Соблазненный цветистым Востоком,
Не сумел обойтись без прикрас.
Корень слова любого извечен,
В нём побег за побегом сокрыт,
И нагой человеческой речью
Напрямую душа говорит.
1985
ГОЛОЛЕД
Улицы зимней безумный разбег...
Где он, простор белизны неоглядной?
На тротуарах утоптанный снег
Так же, как на мостовых, - шоколадный.
Как этот зыбкий обманчив покров!
Каверз его предсказать невозможно!
Скрыл он каверны замерзших следов,
Гладкие скулы коварных бугров,
Подстерегающих шаг ненадежный.
Лед у домов посыпают песком,
Чтоб, поскользнувшись, не рушились люди.
Я-то с дорогою скользкой знаком,
много ледовых прошел перепутий.
Падал я только с высоких дерев,
Кости ломала мне сталь огневая,
Боль разрушения перетерпев,
Чутко ступаю, свой век доживая.
Что мне подножки зимы городской,
Сбитому с ног приполярною тундрой?
Если уже разбиваться нетрудно,
Лучше бы вдребезги - и на покой!
1986
|
