ВЕСЁЛАЯ ИСПОВЕДЬ
Вновь иду я под гомон птичий
под своею счастливой звездой
непростительно симпатичный,
возмутительно молодой.
Неудачи не мне бояться,
кровь — как хмель и весенний звон.
Я на первую же облигацию
выиграю миллион.
Через пропасть пройду по бечевке
и среди городской суеты
тонконогой соседской девчонке
подарю полевые цветы.
Постигаю я мир контрастов,
жадно подвига ждет земля,
может, выстрелю в государство —
свергну где-нибудь короля.
Впрочем, я человек нормальный,
мне, пожалуй, не надо чудес,
написать бы роман гениальный
и десяток талантливых пьес.
Если сделать, то сделать много,
мир открыть, сокрушить орду...
Предсказать бы народу дорогу,
угадать через время беду.
Будет сердце бешено биться,
будет что-то не по плечу.
Но кричащей огненной птицей
в трудный час над Россией взлечу.
Необычное видя в обычном,
я живу под счастливой звездой —
непростительно симпатичный,
возмутительно молодой.
ЗАКОЛДУЙ МЕНЯ ЗАГАДКОЙ
Брось мне радугу на ватман,
урони улыбку с губ.
Нарисуй мне шар квадратный,
нарисуй мне круглый куб.
Ты открой в росинке притчу,
клад разбойника в лесу.
Нарисуй мне песню птичью
и спиральную слезу.
Подари старинный терем,
синий дождь, грибную рать.
Нарисуй — во что мы верим,
что мы будем презирать.
Я уйду по плахе шаткой,
ничего не говори.
Заколдуй меня загадкой
и неправдой озари!
В час и легкий, и отрадный
урони улыбку с губ.
Нарисуй мне шар квадратный,
нарисуй мне круглый куб.
РОЗОВЫЕ БЛИНЫ
Пронеслась гроза над березами,
снова солнцу в капели играть...
Я хочу поселить только розовое
в оранжевую тетрадь.
Мы не в сказки, а в счастье верим,
и кивает овес — усат...
Я построил розовый терем,
посадил я розовый сад.
И, наверное, лебеди видели,
как ночами, сквозь розовый сон,
по дорогам лесным из Индии
приходил ко мне розовый слон.
Мы в горячем песке елозили,
запускали кораблик в арык,
и купались в розовом озере,
и ловили розовых рыб.
Было розовым-розовым небо,
да и сон не казался сном,
мы по булке белого хлеба
съели, чавкая, со слоном.
И звенела капель золотая,
и кричала стая скворцов.
Слон смеялся, трубил, мечтая:
— Эх, поесть бы еще блинцов!
Я лежал на подушке зыбкой
с ощущением нового дня.
Почему же сегодня с улыбкой
мама утром будит меня!
Сон мой розовый, сон короткий...
Хорошо, что сбываются сны:
я увидел на сковородке
розовые блины!
ОГНИ НАД МАРТЕНАМИ
Снег и звезды в заоконье,
ты, любимая, взгляни:
там гарцуют, будто кони,
над мартенами огни.
Там, как солнце раззолочен,
разливается металл.
Там когда-то я рабочим
путь нелегкий начинал.
Не искал я теплый угол,
без работы жить не мог.
Пулеметной дробью тукал
мой отбойный молоток.
Испытанья жизни жестки,
человек легко раним...
Но завод магнитогорский
был наставником моим.
Хлеб и соль, большие судьбы
породнили нас навек,
и по стажу, и по сути
я — рабочий человек.
Стало сердце крепче кремня,
рук в труде не уроню,
у горы Магнитной время
ставит нас лицом к огню.
МАГНИТОГОРСКИЕ МАРТЕНЫ
Звени же, огненная вьюга,
предвестьем лемеха звени...
Но сталь, что сварена для плуга,
сгодиться может для брони.
Будь вечен, гром уральской славы,
она рождалась не в речах.
Рождалась мощь моей державы
в моих мартеновских печах.
Былинной силою степенны
стоят, доспехами горя,
магнитогорские мартены,
как тридцать три богатыря.
ВСЕ МОИ ВРАГИ КОНЧАЮТ ПЛОХО
Не дано таинственного знака —
не поймешь таинственную нить...
Я себя бояться стал, однако
не могу случайность объяснить.
Нет для нас ни черта и ни бога,
только как на это мне смотреть:
все мои враги кончают плохо,
ждет их зло, опала или смерть.
То съедят отравленного сыру,
то лишатся власти вдруг и благ,
то уйдут на пенсию, как в ссылку,
то у них авария, то рак.
Все у них трагично, сикось-накось,
может, в том возмездье бытия?
Даже друг мне как-то сделал пакость
и за это умер, знаю я.
Если изменю я идеалу,
то к себе я ночью, через мрак
подойду, и сброшу одеяло,
и скажу спокойно: — Ты мой враг!
ГРАФИНЯ С МЕТЛОЙ
Жила в нашем доме графиня
без роскоши, неги былой,
по найму паркет парафинила
и двор подметала метлой.
По праздникам в чепчике белом
в своем неподдельном добре
русские сказки с распевом
читала она детворе.
А в годы войны, непосильна
для подвига и ремесла,
кольцо с бриллиантом фамильным
в фонд Армии Красной внесла.
Шумели раскидисто вязы,
летели победно года...
Но не кончается сразу
бывших сословий вражда.
И дворник соседский по пьянке
угрюмо сопел, говоря:
— Энтой гражданке-дворянке
метлу доверяют зазря!
Сжимал он кулак свой до хруста,
уверенный в чем-то и злой.
И снова виновно и грустно
сникала графиня с метлой.
Но мы понимали прекрасно,
чуяли сердцем, верней,
то, что возмездие класса
давно не висело над ней.
СУДЬЯМ
В прекрасном не увидя сути,
не постигая благодать,
с уверенностью лезет в судьи,
кто не умеет созидать.
Кому-то мнился черт на шиле,
в костры бросали кипы книг...
О, сколько мы их пережили —
иезуитов и заик.
Сон страшный долго свету снился,
был человек чванлив и мал:
мазне иконы поклонился,
Венере руки оторвал.
ОРАНЖЕВАЯ МАГИЯ
Урал живет извечно не по библии,
как самоцвет, свое словцо несет...
Легенда есть, что бедный мир от гибели
оранжевая магия спасет.
И прилетит коней крылатых троица,
когда кузнец ударит молотком.
И вход в пещеру дивную откроется,
и выйдет мальчик с огненным цветком.
Мы озаряем мир сердцами чистыми,
но суета нас гасит в каждом дне.
И может быть, излишне реалисты мы,
и нам не все известно об огне.
Расчеты есть по белому и черному,
но абсолютно точным свет не стал.
И знают приблизительно ученые,
как из руды рождается металл.
Нет, суть огня познал не на бумаге я,
все приходило проще, горячей.
Я постигал оранжевую магию
в Магнитке, у мартеновских печей.
Рабочий я — не более, не менее,
но вырасту в потоке заводском.
Быть может, всей земле на удивление
я выйду завтра с огненным цветком.
ЗАЖГИ ЗВЕЗДУ
Вновь журавлиха в синий май
курлычет журавлю...
И ты в моей России знай,
что я тебя люблю.
Не слышишь ты мои шаги,
а я к тебе иду.
Ты улыбнись мне и зажги
зовущую звезду.
Не знаю, где в любви зенит,
где самый горький час...
Не знаю, что объединит
и что разделит нас.
Но ты теплом своей руки
предупреди беду,
в слезе березовой зажги
поющую звезду.
Звезда земли не озарит,
но путь укажет мне.
И пусть она свечой горит,
горит свечой в окне.
В печальный час и верь, и жди,
и я к тебе приду.
Но ты зажги, но ты зажги
зовущую звезду.
БЕРЕГОВАЯ ОБОРОНА
Дальний Восток... Вторая речка...
И море плещется, маня.
Но я подстрижен, как овечка,
но горе — флот не для меня!
И с кроны каркает ворона:
— Ты, друг, до моря не дорос,
береговая оборона —
и не солдат, и не матрос!
А я в ответ вороньей глотке:
— Ты вредно каркать не моги,
дают заморышам обмотки,
а мне вот дали сапоги.
Ты птица глупая, ворона,
а я не крив и не горбат,
береговая оборона
гораздо лучше, чем стройбат.
Ворона сыплет смех в раскате:
— Тебя откуда привезли?
Дурак, солдатики в стройбате
за труд грабастают рубли!
Ворона прыгала, орала
и каркала о флоте с крыш,
но я с Магнитки, я с Урала,
меня ничем не удивишь.
Я шел пружинистой походкой
в зеленых брюках — галифе,
с отважно сдвинутой пилоткой,
в погонах с буквами «ТФ».
Напрасно каркала ворона,
я думаю наоборот —
береговая оборона
не хуже, может быть, чем флот.
Тебя, ворона, я не трону,
а спорит мелко баламут.
В береговую оборону
тебя, ворона, не возьмут.
ГЕРОЙСТВО - ПОСЛЕДНЯЯ МЕРА
Искусство — великое диво
и боль в опаленных сердцах,
а юноши пишут красиво
стихи о погибших отцах.
Шагая с улыбкой в бессмертье,
солдат заслонил колыбель...
Не верьте в красивость, не верьте,
не верьте в бессмертье, не верьте,
геройство — не радость, не цель.
Где-то стреляют орудия,
плачет невеста и мать...
Не могут нормальные люди
с радостью умирать.
Я знал одного лейтенанта,
безрукий, безногий — культя...
Он был окружен в сорок пятом
и вызвал огонь на себя.
Я помню слова офицера,
он сорок ранений носил...
Геройство — последняя мера
истраченных в битве сил.
СМЕРТЬ КОМБАТА
Качалось ветреное небо,
и были мы поражены,
и нам казалось так нелепо:
комбат погиб из-за жены.
Он всю войну ходил в атаки,
сбил из нагана «мессершмитт»,
горел, как факел, дважды в танке,
был трижды пулями прошит.
Как он живет — не знали толком,
он с нами шел и в грязь, и в снег.
И говорили мы с восторгом:
— Железный Батя человек!
Но на лафете старой пушки
лежал комбат в покое сна,
и, как чужие, на подушке
сияли тихо ордена.
Что знаем мы о нашей силе?
И как осмыслить этот факт:
героев пули не сразили,
но убивает их инфаркт.
СИБИРСКАЯ БАНЯ
И. В. Голубеву
Глухо в шайку барабаня,
багровел в парилке дед:
— Ай, да баня, диво-баня,
пропекись — и хвори нет!
Дед гудел: — Чуток попарюсь,
выпью, сколько по нутру,
в сто годочков не состарюсь,
во сто с гаком не умру!
Но страдальчески, озлено
принимал я дух парной,
пахло кедром прокаленным
и березой заварной.
Мыло вонькое и пенит,
ест мальчишечьи глаза,
а разящий, жгучий веник
мне казался злее пса.
По исконному порядку —
жильным, крепким вырос чтоб,
дед сгребал меня в охапку,
нагишом бросал в сугроб.
И пищал я, заикаясь,
коченея на ветру:
— Никогда я не состарюсь,
никогда я не умру!
Был упрямый я и прыткий,
быстро все на ус мотал,
баню эту втайне пыткой,
издевательством считал.
Только днись, в себя поверя,
робость зябкую пресек,
и пинком отбросил двери,
и со смехом прыгнул в снег.
Ощутил я удивленно,
что над всей моей страной
пахнет кедром прокаленным
и березой заварной!
ОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Он усмехался на вериги,
из глины лики не лепил,
и не любил людей великих,
и жалких тоже не любил.
Он не бывал в солидном чине,
не спал в конюшне на овсе
и говорил по той причине:
— Обыкновенный я, как все!
И утверждал он без сомнений,
не проявляя в споре пыл:
— То ж мой сосед, какой он гений...
Да я с ним водку вместе пил!
Удобно жить под серой крышей,
и в мир смотреть, прищуря глаз,
и ненавидеть то, что выше,
и презирать, что ниже нас.
Стихи с http://lit.lib.ru/m/mashkowcew_w_i/text_0030.shtml
|
