***
Сад синеватый. Травы в росе.
Парень от хаты гонит гусей.
Красные лапки — будто флажки,
делают часто-часто шажки.
Кружатся пчелы. Речка блестит.
Парень веселый. Чубчик торчит.
Держит штанишки ему поясок.
Глянул, смеется; — Дайте значок!
Ах пацанва! Я беру его на руки,
я прижимаю парнишку к груди.
Глазки гусыни горят, как фонарики,
вскинула голову: «Не подходи!»
Да не волнуйся, отдам я хозяина!
Вот лишь армейский значок прикручу.
Да приласкаю. Да, может быть, заново
так улыбаться, как он, научусь...
***
Эти луга, и поля, и леса
с небом единым!
Кажется, с ними я буду и сам
неповторимым.
Вот надо мною старинно шумят
многовековые чащи.
Шепчут мне, будто заверить хотят:
«Ищущий да обрящет!»
В речку войду — а она волшебством
силы прибавит!
Над головой покачает крылом
медленный аист...
ДОЛЯ моя! Ты такая, как все.
Может, потише.
О, как хочу я быть насовсем
выше и чище!
Женщина смотрит глубинно, как внутрь,
молодо, честно.
Разве могу я ее обмануть
в жизни и в песне?
Разве могу я пройти по земле
мерзко и слепо?
Люди, хочу я быть в вашем числе
щедрым, как лето!
Эти леса, и поля, и луга,
реки и чащи!
С ними и я знаменит и богат.
Стало быть, счастлив...
***
Ночная мгла. Холодный дождь.
Аэродрома гарь и гул.
Прощальная по нервам дрожь
прошлась. Я на тебя взглянул.
И прочитал в глазах ответ
на тот вопрос треклятый, жгучий,
который мучил столько лет
и, наконец, совсем измучил!
Я прочитал ответ навек!
О, что мне гарь, и гул, и холод!
Я улетал, как человек!
Как никогда — красив и молод...
***
В глухом районе Украины,
где у дорог стоят плетни,
где радуга, как хвост павлиний,
чуть воду на реке плесни,
я жил, не разлучаясь с книгой.
Лес обступал со всех сторон.
За двести верст лежал Чернигов,
за тридцать верст был наш район.
А в доме — свежий запах вяза,
а в доме — по ночам темно.
И керосинка одноглазо
глядела пристально в окно.
Качался маятник. Шло время...
И громко во дворе петух
кричал, горя от нетерпенья,
чтобы в окне мой свет потух.
И только-только рассветало —
замками лязгало село,
все в этом мире щебетало,
звенело, пело, лепетало,
искрилось, нежилось, цвело!
Телята у ворот резвились,
носились пчелы и шмели.
К воде, где вербы отразились,
покачиваясь, утки шли.
Вот первый луч касался сосен,
входил в туманы над рекой,
потом уже играло солнце,
светясь в травиночке любой.
Веселый дух. Избыток силы.
Коров на выгоне стада.
И только на холме могилы
печалью душу холодили,
напоминая — есть беда.
Пахучие кусты крушины
в прохладную манили тень.
Но потные крестьянок спины
обозначали — труден день.
Не поскупился он на краски,
трезвонил васильком во ржи.
Но выгоревшие рубашки
давали знать — не праздна жизнь.
И, видимо, по той причине,
что мир прекрасен и жесток,
я рано понял труд мужчины
и то, что отдых — под крестом...
Не тем смущался, что не гений
водил рукой, звенел струной,
а что Некрасов и Тургенев
стояли молча за спиной...
***
Без золотых колец и жемчуга
и в платье ситцевом простом,
рубли пересчитала женщина,
те, что я выложил на стол.
На обувь да на пропитание,
на книжки детям и себе.
А ветры — будто прописали их —
в трубе, за окнами, в судьбе.
Но, слава богу, освещение
дают в квартиры дизеля,
и, слава богу, ощущение,
что мы нужны тебе, земля…
ВЕРНУЛСЯ
Перёлюб...
Сапоги начистил.
Ремень поправил.
Вытер лоб...
Передают «Останнi вiстi»,
петух кричит на все село.
... Я уходил
такой же ранью,
И пели петухи тогда.
Лишь клуба не было и радио,
и хаты не было в садах.
Где шел?
На что растратил силы?
Изволь (коль прибыл)
доложить...
Я говорю:
о край мой милый,
я так хотел достойно жить..
И сколько боли б
ни копилось
и как бы ни был далеко,
мне в жизни
хорошо любилось,
мне
так любилось нелегко...
Я застегнулся на застежки,
потрогал пестрые значки...
Встречать-то будут по одежке,
а требованья — высоки.
...В глазах плывут, плывут метели,
в ушах —
протяжный вой пурги...
По росной тропке
заблестели
начищенные сапоги...
***
Не обыватель, но уклад
остался, видимо, от предков.
Родному очагу я рад
и рад я колыбели детской.
Мне Родина - родная мать.
Я дом ее люблю, не тамбур.
Россия - не цыганский табор,
и это надо понимать.
***
Дай мне, о Господи, слово,
Чтоб, как Пасхальный огонь,
Не обжигало живого,
А исцеляло его.
СТРАНУ РАСЧЛЕНИЛИ МЕЧОМ САТАНЫ
Пытливый казах, необидчивый чукча,
Весёлый грузин и душевный бурят
Друг к другу питали прекрасные чувства…
О, как я ценил в нашем взводе ребят!
Ну как не ценить, когда все мы в заботе:
Одна у нас цель, - не пустячная цель, -
Ни в танке, ни в лодке чтоб, ни в самолёте
Никто не решился нас взять на прицел.
Кому-то застойно, кому-то застольно,
Но всем безопасно в раздольной стране.
И всё потому, что служили достойно.
Судить ту эпоху ни мне, ни тебе.
Она - отдалилась. Для многих – исчезла.
А многие после уже родились.
То – наша эпоха. Сплотить нас - умела,
Хоть ей и не крикнешь: «Ты снова вернись!»
За деньги теперь продаются отсрочки
От бед и вражды охранять матерей.
И как бы ни больно писать эти строчки,
Но нету других под рукою моей.
Кому толерантность, кому нетерпимость,
Но стоит прислушаться, - страсти бурлят, -
Покончить со злом выражают решимость
Все: чукча, грузин и казах, и бурят...
Мой взвод… Он растает в пучине столетий…
Да что там столетий! На наших глазах
Уже покрывается коркою сплетен, -
Как это ни странно, – в верхах и в низах.
Мой взвод… Только в чём бы его не винили,
Исполнил свой долг на виду у Страны,
Которую, - ведь после нас! - расчленили, -
Кто мог бы подумать? - мечом сатаны.
***
Усталый, после долгих дум,
в свое село, в свое спасение
вернуться мне пришло на ум.
А так ли надо возвращение?
К кому приду? Зачем приду?
Там нет ни хаты, ни сарая.
Покой в любой земле найду.
Она везде, земля, сырая...
|
