***
В лесной стороне ленинградской,
На хуторе русском Стрелец,
В траншее – могиле солдатской,-
Навеки уснул мой отец.
Скрипучей январскою ночью
Сюда он с боями пришёл,
Плечистый сержант-пулемётчик,
А в мирные дни – мукомол.
Подкошенный снайперской пулей,
Он пал возле крайней избы…
В бессменном стоят карауле
У светлой ограды дубы.
Над отчей, родной стороною
Весна соловьями звучит,
И кажется: здесь, над землёю,
Отцовское сердце стучит.
***
Когда закат последним блеском
Косынку высветит свою.
Пойду к знакомым перелескам
По запылённому жнивью.
И будет тучка плыть лениво,
И будут птицы петь зарю,
И я со степью молчаливой
Наедине поговорю.
И постою под звёздным небом
Средь остывающих полей.
И будет вечер пахнуть хлебом,
Как руки матери моей.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я иду молодой и тверёзый,
С непокрытой иду головой.
Пахнет берегом, пахнет берёзой,
Пахнет мокрой лесною травой.
Я дорожкой иду полевою,
Коноплянка токует во ржи.
И над белой моей головою
Потревоженно вьются стрижи.
И вечерняя хмарь над овсами
Всё густеет, дорогу темня.
И отец с молодыми усами
Из-за тына глядит на меня.
Я уже возле дома родного
На шешминском родном берегу.
С губ обветренных просится слово,
А сказать ничего не могу.
Вход досками закрыт кресторуко,
А из окон глядит темнота.
Ни единого слова, ни звука
Не могу протолкнуть изо рта.
ВЕСТЬ
"Поэзия – весть", - утверждает Овидий.
Судьбою приказано мне
Быть вестником тех корпусов и дивизий,
Что в Вечном сгорели огне.
Я – воин, которого шлют Фермопилы,
Чтоб знали во все времена,
Какою огромной ценою купила
Победу родная страна.
Грядущему весть я несу из былого
О тех, кто не может прийти.
Мне надо сказать их заветное слово,
Чтоб право на смерть обрести.
ХЛЕБ ВОЙНЫ
Колючая выцветь морозного дня.
Январь сорок третьего года.
На «тридцатьчетвёрке», в разводах огня,
В Оскол привели мы свободу.
В стремительной сшибке отброшен был враг.
Утихло неистовство грома.
И старый, истыканный пулями флаг
Взметнулся над зданьем райкома.
Продрогшие пленные жались к стенам,
Проход очищая для танков.
И старая женщина вынесла нам
С поклоном ржаную буханку.
И всех нас, любви материнской полна,
Дрожащей рукой осеняла.
На чёрный свой хлеб вместо соли она
Счастливые слёзы роняла.
Бессонною памятью жив человек.
Былое — как минное поле.
Я хлеба того не наемся вовек
С кристаллами жгучими соли.
***
Что мне, солдату, осталось
После второй мировой?
Ночи траншейной усталость,
Холод зари фронтовой.
Памяти тесная полка –
Перебирай до утра.
Ноющий след от осколка
Возле второго ребра.
В мирной толпе разноликой
Рвущее вдруг тишину
Эхо последнего крика
Друга, что пал на Дону.
Тёмная даль перелеска.
Стаи пролётной шнурок.
Солнцем омытый до блеска
Отчего дома порог.
Отсветы волжской излуки,
Месяц над старой вербой…
Горькая мука разлуки
С тяжкой и честной судьбой.
ВНУК ПОЛИТРУКА
Приехал он ко мне издалека,
Малец, видать, решительный и хваткий
Внук друга моего – политрука,
Погибшего в бою под Ольховаткой.
Берёт быка он сразу за рога,
Летит он к цели яростным намётом:
- А правда, роту целую врага
Под Харьковом скосил он пулемётом?
Для паренька те давние года
Лишь пьедестал загадочному деду.
Он родилсЯ в тот самый год, когда
В тридцатый раз отметили Победу.
Он распаляет юные мечты,
Он всё плюсует к той победной дате,
Угадывая дедовы черты
Едва ль не в каждом бронзовом солдате.
Зачем ему подробности войны,
Суровый быт задымленной землянки,
Связного храп, ворчанье старшины,
Болотный запах сохнущей портянки.
Что для него какой-то третий взвод,
В гнилой трясине дрогнущий ночами.
Великое не в частностях живёт.
Бессмертное красно не мелочами.
Ты, реализм, сегодня помолчи,
На время я тебя лишаю слова.
Романтики высокие ключи
Пусть бьют из рощи каменой былого.
Пусть встанут вновь окопные друзья,
ИзвАяны из ярости и муки,
Такие, чтоб немели сыновья,
Такие, чтоб завидовали внуки.
ИСПОВЕДЬ СЫНА ЗЕМЛИ
После рассветное. Скрип дергача.
Шорох берёз ад рекой беловодой.
Как и когда я расторг сгоряча
Это согласье с великой природой?
Где и когда я воскликнул: «е трусь!
Ты не пылинка, а гвоздь мирозданья»?
Словно Батый покорённую Русь,
Я обложил её тяжкою данью.
Добрым советом, что дал нам Плотин -0
Не переписывать книгу природы, -
Я пренебрёг. Я настроил плотин,
Горы пустой понасыпал породы.
Я возомнил себя высшим творцом
В этом воздвигнутом вечностью храме.
Русское поле засеял свинцом,
Русское небо завесил дымами.
Долгим сомненьем себя не томил,
Горьким раздумьем себя не тревожил,
Всё непрямое упрямо спрямил,
Всё непокорное смело стреножил.
Вырубил тысячеверстья тайги,
Тысячекратно умножил ловитвы.
Ныне мы, смертные, с нею враги,
Без передыха ведущие битвы.
Сколько же надо мне было пройти
И обольщений, и бед многократных,
Чтобы победы свои занести
В Красную книгу потерь безвозвратных.
Чтобы вот здесь у весны на краю,
Наедине с вековой тишиною,
Думать горчайшую думу свою,
Мучиться вечной своею виною.
ДОНСКАЯ БАЛЛАДА
Среди грозового молчанья,
Среди верстовой тишины
Опять я скитаюсь ночами
По вязким дорогам войны.
Опять по ночам отрываю
Окопной тревоги струну.
Опять по ночам отрываю
Ячейку свою на Дону.
На среднем Дону и на нижнем
Опять пулемёты строчат.
В покинутом хуторе ближнем
Гармонь созывает девчат.
В суглинке приречных высоток
Как старенький крот шебуршу.
Промокшие ленты обмоток
На бруствере мокром сушу.
А там, за петляющим Доном,
Где комка степи далека,
В блистающем небе бездонном
Плывут и плывут облака.
Я в чёрную мглу за рекою
Гляжу и гляжу не дыша.
И сладкою смертной тоскою
Заходится снова душа.
РОСНЫЙ ЧАС
Режет воздух уток стая,
Гусь над озером трубит…
Степь молдавская, родная,
Как понятен мне твой быт.
Вдалеке лучи трёхтонки
Молча щупают холмы.
Стон совы иль вскрик ягнёнка
Ветерок несёт из тьмы.
Посвист суслика тревожный,
Запоздалый звон косы.
И совсем неосторожный
Лай рассерженной лисы.
Слышишь, заяц деловитый
Смачно хрумкает во ржи!
Слышишь, фыркают сердито
Возле рощицы ежи?
Так до самой полуночи
Напряжённо степь живёт:
Верещит, пищит, хохочет,
Плачет, ухает, поёт.
Но внезапно всё умолкнет:
Свисты, шорохи, игра.
Даже тонкий, как иголка,
Писк упрямца-комара.
Стихли веток колыханье,
И травинок голоса.
Затаила ночь дыханье –
Значит, падает роса.
Протяни, товарищ, руку –
Не пугайся темноты, -
И прильнут к руке без звука
Влаги полные листы.
ПЛАВНИ
В неярком сияньи вечерей зари
К дощатым причалам идут рыбари.
Идут, подминая торцы голышей,
Шурша непросохшим брезентом плащей.
А плавня косматится гривой седой
Над аспидно-черной в рябинках водой.
А плавня дымится с обоих концов
И знобкою сыростью дышит в лицо.
Эх, лодка-ладейка, отрада души!
Сиди, да молчи, да поглубже дыши.
Да слушай, как вечера сизая мгла
По капле, по капле стекает с весла.
Ни вспорха, ни вскрика. Тускнеет туман.
- Куда ты, раззява! Левой табань!
Распутав бесчисленных тропок моток,
Привычно ныряешь в ущелья проток.
Но вдруг встрепенёшься и снова замрёшь,
Как только завидятся колья мерёж.
- А ну-ка, удача, тряхни стариной,
Чтоб в каждой мерёже хотя б по одной!
Щурёнок бы в этой, голавлик бы в той,
А в третьей… а в третьей карась золотой.
Чтоб нас не корили, ночных бедолаг,
Мол, нету вам фарту в рыбачьих делах.
…Качается лодка, кренится бортом,
И окунь колотит по днищу хвостом.
И россыпью звёздной блестит чешуя.
Ты снова со мою удача моя!
Я был терпеливым, я глаз не смежил.
Я долгие годы тебя сторожил.
И вот ты всплываешь из вязких глубин,
И вот ты сияешь зрачком голубым.
…А день незаметно из ночи возник,
И солнце расправило красный плавник,
И в узкой протоке последняя мгла
По капле, по капле стекает с весла.
***
Средина таёжного лета,
Нет лучшей в Сибири поры.
До самого сердца прогреты
Июльской теплынью боры.
На гарях уже отблистало
Пунцовое пламя жарков,
И в зарослях красного тала
Туманы белей облаков.
Июнь, как мальчишка, метался,
Подвержен влияньям любым,
То жёлтым расцветить пытался,
То высветлить всё голубым.
То тешился цвелью болотной –
Мол, вот как могу, погляди…
Непрочные эти полотна
Давно посмывали дожди.
Торицей, саранкой, чабором
Уже не пестрят берега.
И каждую краску с разбором
Кладёт живописец-тайга.
Она ко всему присмотрелась.
И верит в призванье своё.
Пусть это ещё и не зрелость,
Но это начало её.
***
Дорога вьётся, стелется,
То узится, то ширится,
То в балке канителится,
То а просторы вырвется.
То под гору наклонится,
То в гору поднатужится,
То с полем познакомится,
То с рощею подружится.
Вовек бы не сходить с неё…
Иду дорогой пыльною,
А сверху снисходительно
Орёл мне машет крыльями.
Узнал тебя не скоро я,
Открыл тебя не сразу я.
Земля моя, с которою
Надолго песня связана.
С которой столько прожито.
Которой столько отдано…
А первую похожа ты,
Моя вторая родина.
На ту сторонку милую,
Заволжскую, заокскую,
Где под высокой ивою
Стоит изба отцовская.
…Шагаю степью ровною,
И дали открываются.
В одну любовь сыновнюю
Две родины сливаются.
В ДОРОГЕ
Дорога на север,
Дорога на юг,
Присядем, покурим,
Подумаем, друг.
Прикинем, куда
Нам вернее идти,
Чтоб попусту жизнь
Не растратить в пути.
Мне отдых не ужен,
К чему мне покой,
Ты знаешь – солдаты
Народ не такой.
Я в самую гущу
Событий и дел,
Вернувшись из боя,
Попасть бы хотел.
Я думаю так,
Мой товарищ и друг, -
Пойдём ли на север,
Пойдём ли на юг,
Работа на Родине
Будет везде,
А счастье?..
А счастье, ты заешь,
В труде.
ЭТО ВИДЕЛ САМ
Я это видел сам…
Закат от дыма сизый,
В испуге облака сбегаются к селу,
И мечется огонь
По голубым карнизам,
И хлёсткая шрапнель
Распарывает мглу.
И молят пощадить
Немые ветви клёнов,
Акации в саду
Охвачены огнём.
И лишь молчит старик,
Сединой убелённый,
На старом пепелище,
На своём.
Я видел это сам…
Сожженноё селенье,
Таких оставил враг
Немало за войну…
Казалось, нету сил,
Чтоб жизнь вернулась снова
В обугленную эту тишину.
Но вот сегодня вновь
Я еду старым шляхом,
Вокруг лежит полей
Орлиное крыло.
И там, где камень был,
Покрытый мертвым прахом,
На пепелище там
Я вижу вновь село:
Просторые дома
Продвинулись к дороге,
Взметнулись в небеса
Колодцев журавли,
И яблоки в саду
Теперь не от тревоги –
От тяжести плодов
Согнулись до земли.
Я это видел сам…
Оно стоит, селенье,
Рождённое в большом
И радостном труде.
Скажите, где ещё
Такое дерзовенье,
Такой упорный труд,
Народ такой?
Нигде!
БЕЛОГОЛОВЫЙ СИП
Белоголовый сип
Летит на свет заката
Над медленной рекой,
Над красною водой.
Вот здесь они лежат –
Ровесники – солдаты,
За черствой и седой
Прибрежною грядой.
Под каменой плитой
Лежат они в посёлке
Средь стынущих берёз,
На глинистом краю.
А те, что их прожгли –
Железные осколки,
Летят,
летят,
летят,
Летят сквозь жизнь мою.
***
Жаркий полдень. Пыльная дорога.
Сельский храм. Полуоткрыта дверь.
Целый век прожившему без Бога,
Что же мне сказать Ему теперь?
Много ль смысла в запоздалой вере?
Болью сердце стиснуло в груди.
Слышен голос тихий из-за двери:
– Заходи, раб Божий, заходи...
***
Несуетность старинных мастеров,
Умение до глуби добираться.
Их суд над жизнью был подчас суров,
Но в нём и тени не было злорадства.
Остерегаясь славить и пенять,
Не становясь в пророческую позу,
Они стремились к главному – понять
Обычности изменчивую прозу.
Взыскательного рыцарства черты
Есть в слоге их, чурающемся спешки.
Безоблачность их мудрой доброты
Прорезывают молнии насмешки.
Завет неторопливости храня,
Живя в миру, а не в сановном свете,
Они пренебрегали злобой дня,
Чтоб властвовать над злобою столетий.
|
