КАНАЛ ИМЕНИ СТАЛИНА
Ржавой проволокой колючей
ты опутал мою страну.
Эй, упырь! Хоть уж тех не мучай,
кто, умильно точа слюну.
свет готов перепутать с тьмою,
веря свято в твое вранье...
Над Сибирью, над Колымою
вьется тучами воронье.
Конвоиры сдвигают брови,
щурят глаз, чтоб стрелять ловчей...
Ты еще не разбух от крови?
Ты еще в тишине ночей
не балуешься люминалом
и не просишь, чтоб свет зажгли?
Спи спокойно, мы — по каналам
и по трассам легли навалом,
рук не выпростать из земли.
О тебе вспомнят наши дети.
Мы за славой твоей стоим,
раз каналы и трассы эти
будут именем звать твоим.
***
Мир рвется к пропасти, неистов,
Смеясь над Богом все наглей,
И четырех Евангелистов
Сладчайший ладан и елей,
Как семя доброе в болоте
Не всходит благом и добром:
Тоскуют дочери о Лоте,
Иродиада над ковром
Скользит и вьется легче тени,
Креститель смотрит, наг и бос,
Как бьют о смуглые колени
Концы тяжелых черных кос.
Теперь он знает: пламя веры
Еще могло зажечь сердца,
Пока безумец из Аблеры
Не проложил начал конца,
Покуда мраморы Эллады,
Богов Олимпа чтила власть,
Покамест с плеч Иродиады
Еще не смел платок упасть.
КОСТЕР ПОГАС
В сухие дни летучий,
Сегодня пепел, черный и сырой,
Лежит в кострище неподвижной кучей.
Курлычут журавли над Ангарой.
На желтых травах стынут капли влаги,
Не согревает крепкий чай души,
Сухие листья, как листы бумаги,
Все шелестят…
Хоть изредка пиши!
О том, что в Летнем, на большой аллее,
Желтеют липы…
Жизнь шумна, пестра…
О чем-нибудь, но так, чтобы теплее
Мне было у остывшего костра!
***
Мы язык научились держать за зубами,
а стихи - не стараться продвинуть в печать.
В Темняках,
в Магадане,
в Тайшете,
на БАМе -
проходили мы Школу Уменья Молчать.
Мы навечно останемся пылью и шлаком
для завязших у нас в неоплатном долгу,
но сказать, что согласья является знаком
даже наше молчание - я не могу!
ОТКРОВЕННЫЙ СОНЕТ
Беспечный мот, транжира из транжир
Жизнь экономить начал с половины:
Вина не потребляю - рыбий жир,
Ем аккуратно поливитамины.
Жену послушав, теплый шарф ношу,
Не пью, разгорячившись, из колодца,
Стихов про дождь и слякоть не пишу
И даже подхожу к карандашу
Так, чтобы об него не уколоться.
Хочу дожить с оглядкою до ста.
Почти что сорок размотавший сдуру -
Дожить до дня, когда литературу
Вернут в "неотдаленные места".
НОВОГОДНИЙ СОНЕТ
Устав от неудач, от непогод.
Надломленный,
задерганный,
измятый
Я сызнова встречаю Новый год,
Как это ни печально-тридцать пятый.
Я жизни не видал.
Один исход.
И бой часов гудит тоской проклятой,
Как в лагере - бой в рельсу на развод,
Или в могильный холм - удар лопатой.
Невесело спиваться одному,
Но я без тоста стопку подниму,
Подбросив в печку лишние поленья.
Я просто выпью
Выпью потому,
Что слишком страшно трезвому уму
Под вышками большого оцепленья.
БЕССЛАВНЫЙ СОНЕТ
Что говорить, гордиться нечем мне:
не голодал в блокадном Ленинграде
и пороха не нюхал на войне,
и не считал взрывателей на складе.
Я даже, дружбы и знакомства ради -
причин, к тому достаточно вполне -
представлен не был ни к одной награде,
но, видит Бог, не по своей вине.
Иных покрыла славою война,
иные доставали ордена
за нашу кровь, не оскверняя стали.
Мы умирали тихо, в темноте,
бесславно умирали - но и те,
кто убивал нас - славы не достали!
ТРЕЗВЫЙ СОНЕТ
Не вытешут мне гробовой плиты,
Венков не сложат возле обелиска.
Ну, что ж, умрешь когда-нибудь и ты.
И, судя здраво, это время близко.
В печаль играя, над красивой урной
Знамена склонят, труб заплачет медь.
А надо мной, в ночи сырой и бурной,
Лишь каркнет ворон на сосне ажурной,
Завалит труп мой хворостом медведь.
Велик и славен ты.
Мою судьбину
Ни песни не прославят, ни дела.
Но мне, пожалуй, после смерти в спину
Осинового не воткнут кола.
***
Орел сказал, что лучше раз один
Напиться крови алой и горячей,
Чем доживать до старческих седин,
Но триста лет питаться дохлой клячей.
В ответ ему прокаркал ворон: - Нет!
Сумей, не поведя брезгливо бровью,
Питаться мертвичной триста лет,
Чтоб раз напиться вражескою кровью!
НАЧАЛЬНИК КОНВОЯ
Начальник конвоя играет курком.
Апрельским гонимые ветром.
Плывут облака над рекой Топорком.
Над Сорок Шестым километром.
Начальник конвоя обходит посты.
Ну, дует же нынче ветрище —
Сгоняет cнега и сметает кусты,
И кажется, будто кресты
Pacтут на глазах на кладбище.
Растут из снегов в косогоре пустом
Над теми, кто за зиму помер.
Кресты?.. Позаботился кто бы о том!
На кольях дощечки прибиты крестом.
Фамилий не пишется — номер.
Они умирали, не бросив кирки,
В карьере, на тpacce, в траншее.
Пеллагры шершавые воротники
Расчесывая на шее.
Убиты в побегах, скосила цинга —
Навеки... дождались свободы.
Начальник глядит на носок сапога:
Не кровь это — вешние воды...
Начальник идет от поста до поста.
Идет, проклиная погоду.
Не спят часовые. Их совесть чиста:
«Служу трудовому народу!»
ЗА ЧТО?
За то, что мы не ведали: за что же?
Нас трибуналы осуждали строже,
Чем всех убийц, бандитов и воров,
И сапогами вохровцы пинали
Когда этапом по Уралу гнали
Туда, где стол нас ждал и кров.
За то, что мы с восхода до заката
Четыре куба резали на брата,
И летом гнус без совести нас жег.
Зимой в одних рубахах было жарко.
Нам кроме пятисотки и приварка
В награду полагался пирожок.
За то что хлеб свой добывали в поте,
За месяц доплывали на работе
Так, что не поднимались после с нар.
Кандея нам давали трое суток
Потом, чтобы не врезали без шуток,
Тащили на руках в стационар.
За то, что мы там хлеб свой даром жрали,
По полпайка у нас лекпомы крали,
Раздатчики – по четверти пайка.
А в КВЧ читали нам морали,
А мы легко и тихо умирали
Один другому говоря «Пока!»
За то , что нам недоставало силы
Рыть для себя глубокие могилы -
Когда весною таяли снега,
В зеленых лужах наши трупы гнили:
Нас без гробов ненужных хоронили,
Раздев в стационаре донага.
ДАЛЬ
Сядь, успокойся и глаза закрой.
Пускай бегут в чужую даль дороги,
Поблескивая глиною сырой…
Дождь перестал.
В лиловые отроги
Хребтов за посветлевшей Ангарой,
В склон каменистой и крутой разлоги
Ударил луч, пробившийся сквозь строй
Лохматых туч, и разогнал тревоги:
С тобой и здесь он делится теплом.
Тогда зачем тебе махать веслом,
Зачем сбивать о камни трактов ноги?
Нет!
Только в даль!
Сквозь дебри, напролом,
Пусть - птицей с перешибленным крылом,
Пусть - зверем, не имеющим берлоги!
Отсвечивает новый снег эмалью.
Над крышей дым стоит прямым столбом.
Душа полна неясною печалью,
Мечтой о южном небе голубом…
К холодному стеклу прижавшись лбом,
Я вижу: облака одели шалью
Луну над сопкой, выгнутой горбом.
И ночь.
И даль.
И даль за этой далью.
Пусть будет так же далеко до лета,
Луна вот так же тучами одета -
Все, как и здесь…
Но окна - на Неву!
Дожди, дожди идут над Ангарой,
Не стало красок голубых и алых,
Насыщен воздух влагой, мошкарой,
И тучи виснут клочьями на скалах.
В соцветьях поздних лилий, как в бокалах,
Стоит вода. Ползет туман сырой.
Отныне на охотничьих привалах
Костер - сам первый, котелок - второй!
Еще ведь только август на дворе,
Еще купаться б надо в Ангаре
И восторгаться гладью голубою,
Еще воды немного утекло
С тех пор, как ты ушла и все тепло
Зачем-то унесла с собою!
Мы язык научились держать за зубами,
а стихи - не стараться продвинуть в печать.
В темняках,
в Магадане,
в Тайшете,
на БАМе -
проходили мы Школу Уменья Молчать.
Мы навечно останемся пылью и шлаком
для завязших у нас в неоплатном долгу,
Но сказать, что согласья является знаком
даже наше молчание - я не могу!
|
