ЛЕТО ВМЕСТЕ
Идёшь на меня похожий...
Марина Цветаева
Сидишь на меня похожая,
С утра отгоняя грусть.
Невидное крылышко Божье,
Увижу и остановлюсь.
Давай объясняться по-русски,
Давай объясняться в любви;
Тебя зовут трясогузка,
Меня как хочешь зови.
Ни звёзд, ни росы, ни пыли,
Небес голубое вино,
Мы вместе с тобою были,
Мы жили здесь заодно.
За всех не владеющих речью,
За каждую былку и тлю,
За птичье, за человечье,
Смеюсь, говорю, люблю.
***
Ты говоришь: придут лихие дни,
Не люди, а века столкнутся лбами.
Постой! А это разве не они
И рвут меха и клацают зубами?
Как стонет-ноет наливной баян,
Как тянет, манит в степи Забайкалья!
И ничего не стоит жизнь твоя,
И дрянь поводит толстыми боками.
Белёсым мороком накрыт залив,
Песок прибрежный заплывает глиной.
И катит, катит на гору Сизиф
Щербатую таблетку пенталгина.
ГРИБОЕД
из цикла сонетов «Московские памятники»
За что я вас люблю, театроведы?
За то, что я и сам театровед.
За то, что всё копаем, надоеды,
Завалы бесконечно дальних лет.
За то, что видим в «Горе» Грибоеда
Всегдашнюю загадку. И ответ
На жуть и мерзость современных бед.
За то, что вечный Чацкий ждёт кареты.
Вот он глядит на Чистые пруды.
На что были положены труды?
Зачем кровавый ужас Тегерана?
Он одинок, он снова сам с собой.
...В метро, на службу, к жёнам, на убой
Идут гуртами новые бараны.
***
Мы живём на проспектах имени палачей.
Т.В.
Лес мой единственный, Божье веление!
Зелень внизу и вверху синева!
Я по тропинке имени Ленина
Вышел к поляне Куусинена.
От муравейника имени Кирова,
К водам будённовского ручья,
Светлая просека имени Ирода...
Эта дорожка, похоже, ничья.
Что ж! Народятся и вырастут новые,
С жалом, клешнями, акульим чутьём.
Всё будет ими наименовано,
Шишка, горушка, сосна, водоём.
Разве на пляже пустом и заброшенном,
Где одинокий седеет прибой,
Сыщещь песчинку имени Зощенко
Или платоновский листик сухой.
ЛЕТО ВМЕСТЕ
У электричек круглые бока,
бегут себе - поди-ка, догони-ка!
и дышат, как лошадки, облака,
и дразнит взгляд последняя клубника.
Лубочный день! Дурачится народ!
Куда ни глянешь, всё Фома с Ерёмою.
...И поцелуи, вяжущие рот,
как чёрная-пречёрная черёмуха.
***
Несгораемо, неопалимо,
Даже больше, чем просто «люблю»:
«Ты картошку солила?» — «Солила».
«Не солила? Я сам посолю».
Далека ещё грозная полночь,
Переласканный тянется кот,
И телевизионная сволочь
Вечной жизни рекламу поёт,
На бутылке неяркие блики,
Перекличка домашних примет.
И по всей нашей дикой, великой,
Несмолкаемый русский дуэт.
И по всей безалаберной милой,
В безобразьи, в любви, во хмелю,
«Ты картошку солила?» — «Солила».
«Не солила? Я сам посолю».
***
Я на медные деньги учился,
Научился над строчками плакать,
Грустить — у мамы, хрустеть — у чипсов,
Свистеть — у раков.
Я работал актёром в Сибири,
Получал в самолёте получку.
Я говорил — Ты всех лучше в мире
Трём сотням лучших.
Мне две тысячи микрофонов,
Подставляли щёки под губы.
При мне ходили в обход законов,
Давали дуба.
Меня пели на плоском виниле,
Меня били в лицо и по почкам,
Я плавал в Чёрном, тонул в чернильном,
Валялся в сточном.
Я разумное путал с вечным,
Я играл в преферанс и словами.
Я непременно за всё отвечу.
Но вместе с вами.
ПЁТР
из цикла сонетов «Московские памятники»
Пётр Алексеич! Зураб Константиныч
Думал как лучше седой головой.
Что вы, ей-Богу заржали, кретины,
Скульптор-то крупный, мужик-то живой.
Нету маркиза на вас де Кюстина!
Ясно, что лучший стоит над Невой,
Ясно, что этот немного кривой,
Да и Москва вам не стан лебединый.
Ладно! Ещё пожалел нас Зураб,
Мог присобачить на голову «краб»,
Мог по-иному свой выявить норов.
Этот стоит на петушьих ногах,
В цепках, камзолах, усах, парусах,
К вящему страху заезжих шофёров.
***
В обледеневшем парке, на скамейке
Сидят и дышат три моих ремейка.
Один — как если б умер я лет в пять.
Ну это ангел, что его считать.
Другой, как стал я русский и партийный.
Большой нехитрый фильм многосерийный.
А третий самый лучший. Я собака.
Как вам со мной не повезло, однако!
***
И слова, как пудовые гири верны.
О. Мандельштам
До чего ж неохота пудовых,
ходовых, довоенных и новых.
А охота, чтоб тихое слово
приходило граммово, дюймово.
Чтоб с ленцою жило, с хитрецою
и чихало от встречи с пыльцою.
И с пушком молодым доставалось «люблю»,
на лету мотыльку, на облёте шмелю.
Чтоб не этот глухой головастик
с неподъёмной охапкою свастик,
а большая, как лист, человечья рука,
как ребёнка купала в реке облака.
Чтоб не вечная эта облава,
а объятье, достоинство, слава.
ОТРЫВОК...
Когда Дух Святой летал над водами,
И вокруг было много воды.
Когда главный задумывался об Адаме,
Наблюдая свои черты.
Когда Жанна учила Шарлотту,
Под каким углом заточить кинжал.
Когда мама ушла на работу,
А папу директор задержал.
Когда во всём были виноваты нервы,
А к больным материкам прикладывали льды.
Когда чернокожих людей ещё можно было называть «негры»,
А евреев ещё не принято было звать «жиды».
|
