МОЯ ЖИЗНЬ
Я тихой пристани не знал,
не знал спокойного приюта.
Как буйный вихрь была грозна
любая дней моих минута.
Нужды тугая бечева
меня опутывала крепко,
и не под кровлей ночевал,
а на дворе, под рваной кепкой.
Везде встречал вражду и злость,
ловил презрительные взгляды.
Обглодан, как собакой кость,
бездомной жизнью без пощады.
Как хищный зверь остервенев,
она рвала меня клыками,
путь перечёркивала мне
решётками тюремных камер.
На воле – общества отброс –
я ненавидел всех прохожих.
Посмотришь: злоба, как мороз,
вдруг продерёт ножом по коже.
Я только пару юных рук
мог понести продать на рынок.
А улица, смеясь вокруг,
дразнила роскошью в витринах...
Но не поддался, не пропал.
Покинул городское «дно» я.
Иная, светлая тропа
забрезжила передо мною.
Я не виню ни в чём «судьбу»,
не прикрываю громким словом
ночлежек грязь, тюрьмы сумбур
и в детстве – корки по столовым…
Что толку на судьбу роптать?
Блатная жизнь украла годы,
но их сумею наверстать
и докажу, на что я годен!..
В ТЕНИ ДОМОВ
Сквозь ставни туч струится скупо
дрожащий, бледный свет луны,
и на плечах у церкви купол
потяжелел и приуныл.
В тени домов, как в подземелье,
холодный смрад и темнота.
Трамвай, на стрелке ход замедлив,
последний раз прогрохотал.
На повороте вздрогнул робко
последний раз его звонок.
Укрывшись в каменных коробках,
спят обыватели давно.
Синеют рельс тугие жилы.
Гляжу на их крутой изгиб,
а сердце сжалось, как пружина,
и кровь стучит, стучит в виски.
Мальчишка без угла, без крова,
гляжу на сумрачный квартал.
Я словно жизнью обворован
иль счастье в карты прометал.
И мнится: обречён я в жизни
на бесполезность и тоску,
как выкорчеванный булыжник –
из кожи мостовых лоскут...
Но над толпой столбов фонарных
рассвет развеял алый флаг.
И, словно каски на пожарных,
блеснули ярко купола.
И с первой утреннею пылью,
под рёв проснувшихся гудков,
опять почуял бодрый пыл я,
вздохнул всей грудью глубоко!
СТАРУШКА
Раз по улице, с оркестром,
шла пехота в лагеря.
Вдалеке, за перелеском,
ярко вспыхнула заря.
Проходя через посёлок,
поднял трубы наш оркестр
да как грянет марш весёлый,
взбудоражил всё окрест.
Детвора на звуки марша
понеслась как на пожар.
Тёплым взглядом, кто постарше,
нас из окон провожал.
Мы походкой боевою,
шагом-арш! Идём вперёд.
Только смотрим: что такое?
Всех прохожих смех берёт!
Друг на друга косим глазом,
командиру бы сказать!
Смотрим – он хохочет басом,
обернувшися назад...
Объяснилось очень просто:
позабыв свои дела,
бабка, лет под девяносто,
сзади в ногу с нами шла!
И бойцов во всеоружье,
и мальчишек, и невест,
и мамаш – родных старушек –
вдохновляет наш оркестр.
ПЕРЕД БИТВОЙ
Затишье...
Июньского грома раскаты
порой орудийного гула слышней.
Но гроздья колючки не сняты с рогаток,
и дула глядят из-под шапок ветвей.
На запад ушли далеко от Москвы мы,
но дальше зовёт нас родимый простор.
Июнь нас цветами дарит полевыми,
нам под ноги стелет свой пёстрый ковёр.
Июньские дни.
Но не пчёлы, а пули
жужжат над цветеньем душистых лугов:
в округе побиты, поломаны ульи,
цветы, словно девушки без женихов.
Затишье...
Тоскуют в траншеях солдаты,
колдует, как в мирные дни, соловей.
Но гроздья колючки не сняты с рогаток,
и дула глядят из-под шапок ветвей!
ПТЕНЦЫ
Их детство искалечено врагами –
отец на фронте, потеряли мать...
Вам приходилось видеть
под ногами
птенцов, не научившихся летать?
Какие невозможные усилья,
чтоб жить,
им надо делать каждый миг:
ещё для взлёта не окрепли крылья,
а уж глаза грустят, как у больших.
Братишка плёлся за руку с сестрёнкой,
где целились зенитки в синеву, –
и чудилось:
Иванушка с Алёнкой
из сказки вдруг возникли наяву...
Я встретил их под раненой берёзой
в прифронтовой недоброй тишине –
и вздрогнул от нежданного вопроса:
"Скажите, дядя, где конец войне?"
ЖУРАВЛИ
Над рекой-безымянкой, подёрнутой льдом,
над шоссе, что слилось с небосводом,
подымается бледное утро с трудом,
как солдат, утомлённый походом.
То не строй самолётов несётся вдали,
то не дым от пожара клубится, –
это тает туман
и летят журавли,
не стальные –
обычные птицы.
Странно слуху, что к грому моторов привык,
уловить вдруг курлыканья звуки.
Поговорку одну мне напомнил их крик –
о мечте, не дающейся в руки…
Журавли, журавли,
никогда, ни за что
я не брошу к большому стремиться,
никогда, ни за что
не расстанусь с мечтой,
сколько раз ни ловил бы синицу!
***
Вечер
песнями отзвенел
голоса
растаяли где-то...
Город наш
притих, потемнел.
Два иль три часа
до рассвета.
Мимо пеших влюблённых пар,
по пустой мостовой,
как призрак,
запоздалый троллейбус
в парк
пробежал,
рассыпая искры.
Слышно,
как вдали поезда
ударяют о рельсы гулко.
Вышла утренняя звезда,
словно девушка на прогулку.
НАЧАЛО ВЕСНЫ
Зреют в почках
будущие листья.
Под ногами – лёд
и снег рябой,
а уж март-маляр
незримой кистью
красит небо
краской голубой.
Не слышны ещё
в безлистной чаще
наших певчих птичек голоса,
а уже огнём весны
всё чаще
вспыхивают девичьи глаза.
Подо льдом река ещё.
Не скоро
огласится громом небосклон,
а уже готовятся просторы
к грому
первых тракторных колонн.
|
