***
Постепенно войдя в азарт,
Тротуар ото льда очистив,
По асфальту шагает Март
Со стремянкой и длинной кистью.
Нет, он держит не кисть, а луч,
С ним прошел он по всей России,
То капелью, то блеском луж
Разбавляя свой клейстер синий.
Непоседа и хлопотун,
Он, в Москву принеся обновки,
У рекламных щитов и тумб
Часто делает остановки.
Кистью, полной голубизны,
На стремянку взойдя повыше,
К предстоящим гастролям весны
Он расклеивает афиши.
1932
***
И город узнал, что объявлен открытым.
Срывая листы комендантских афиш,
Толкая тележки, груженные бытом,
Бежать из Парижа пытался Париж.
Он бредил ещё гарнизоном Дюнкерка,
Ещё он мечтал о спасенье в ту ночь,
Не в силах признать, что надежда померкла.
Что больше никто не сумеет помочь.
Уже нарастало моторов рычанье,
И Фландрия пала, форты оголив,
И к Дувру поспешно ушли англичане,
Обломками флота усеяв пролив.
Багровое небо над миром нависло,
И «юнкерсы» выли, бросаясь в пике,
И рушилось всё – от Ла-Манша до Вислы –
На старом израненном материке.
Когда пронизали рассветные стрелы
Европу, чащобу чешуйчатых крыш,
Руины Руана, Дюнкерк обгорелый,
Себя в этом свете увидел Париж.
Что мог он ответить идущим столетьям?
Лихой санкюлот, сокрушивший тюрьму,
Седой коммунар, - как сумел уцелеть он
В сегодняшнем пекле? Он жив? Почему?
Как вышло, что продан почти за бесценок,
Что предан, как будто не стоил и су,
Он только деталь уготованной сцены
В музейном вагоне, в Компьенском лесу?
Услышал Париж, как булыжники стонут
Под танками, прущими в прусском строю,
И понял, ни пулей, ни бомбой не тронут,
Что лучше уж гибнуть в открытом бою.
Март 1941
***
Распоротый зенит.
Трассирующий росчерк.
Извилистые рвы в рогатках и ежах.
И мы лежим в снегу средь пригородных рощиц
На подступах к Москве, на ближних рубежах.
На подступах к тебе, к нетопленному дому,
К замерзшему окну на верхнем этаже,
Где, не родясь еще, наш будущий питомец
Стал в комнате у нас хозяином уже.
Где новосела ждут игрушки и обновы,
Кроватка для него давно припасена.
А над Тверской-Ямской и над седой Садовой
Тревожной полутьмой клубится вышина.
Бойцы аэростат, на вид многопудовый,
Ни гулким площадям проводят, как слона.
И хрупок мирный рай веселых распашонок,
Клеенок, бубенцов, резиновых зайчат
Под крышей грозовой, где в небо напряженно
Средь рушащихся стен зенитчики глядят...
***
Калинов луг, Козлова зaсека,
Яснополянские угодья,
Вы больше, чем обитель классика,
Вы обитаете в народе.
Дубняк, природою изваянный,
Извилины реки Воронки.
А рядом – черные развалины,
И в серых избах – похоронки.
Скорбят над новыми утратами
Деревья старого Заказа.
Проснулся колокол, упрятанный
В дупле раскидистого вяза.
И чудится, что вышел из дому,
В рубахе длинной с подпояской,
На зорьке, как привык он издавна,
Сам старожил яснополянский.
Среди рассветного безлюдия
Идет он трактом деревенским.
Так тихо, что слышны орудия,
Орудующие под Мценском.
По вырубкам и гарям топая,
Внимает горю он и грому.
А ветерану Севастополя
Знакомо всё это, знакомо.
И дом его, огню не отданный,
Еще пожаром смутно пахнет.
Но в тесной комнате «под сводами»
Простор Истории распахнут.
Объемлет горизонты бедствия
Взор мудреца и канонира.
Печаль с надеждою соседствует
На рубеже войны и мира.
Май 1943
Ясная Поляна
***
Спасибо той земле, что столько раз
Спасала нас от пули и гранаты
И, вскопана саперною лопатой,
Как щит, надежно заслоняла нас.
Ещё спасибо камню, чьи бока
Покрыты мхом. Он лег у косогора,
Чтоб в перебежке выручить стрелка
И стать на миг укрытьем и упором.
Дубам ветвистым низко бьем челом, -
Мы с болью их рубили для наката.
Деревья умирали, как солдаты,
Чтоб люди уцелели под огнем.
Мы помним и тебя, радушный клен, -
В твоей тени мы спали на стоянке, -
И листьям вырезным твоим поклон,
Маскировавшим тягачи и танки.
Спасибо раннему цветку. Он вдруг
У бруствера оттаявшего вырос.
И ожил бурый разбомбленный луг,
Когда на свет подснежники явились.
Спасибо ливням, что смывали пот,
И родникам, что утоляли жажду,
Всему, что несмотря на бой цветет,
Любому стебельку и ветке каждой.
И травам, просто радовавшим глаз,
И солнцу, что окопы нагревало,
Спасибо той земле, где всё за нас,
Где каждая былинка воевала.
1944
Торопец
***
Мне снилось: железным бурьяном зарос
Изрытый пристрелянный луг.
И ты из-за полуистлевших берез
Выходишь под пулями вдруг.
Ты в платье цветастом по минным полям
Бесшумно идешь напрямик.
Осколки покорно ложатся к ногам,
И пушки умолкли на миг.
Мне снилось: бурьян поредел и исчез,
Ручей пересохший потек,
Листвою покрылся обглоданный лес,
Подсолнух взглянул на восток.
Воронки сровнялись под свежей травой,
Кузнечик трещит неспроста,
Кукушка, на голос откликнувшись твой,
Вдали досчитала до ста.
Мне снилось: ты в каждой былинке живешь,
Ты всюду, как воздух и свет.
Ты – солнечных пятен невнятная дрожь,
Ты – летнего облака след.
И день возникает в клубящейся мгле,
И новая зелень светла
Везде, где по дымной и горькой земле
Ты легкой походкой прошла.
1944
ИЗ ДНЕВНИКА
30 апреля 1945 года в Москве отменяется затемнение
Сообщение ТАСС
Ещё у нас не отгремели штормы,
Последние не взяты рубежи.
Зато Москва распахивает шторы
И ярко освещает этажи.
…Печатая армейскую газету
В немецком затемненном городке,
Мы радуемся праздничному свету,
Который вспыхнул в ТАССовской строке.
И вдруг виденье смутного июня
Воображеньем воскрешаешь ты,
Последний светлый вечер накануне
Почти четырехлетней темноты.
Мы в тесной комнатенке веселились.
И за столом, поднявшись в полный рост,
Наш тамада – веснушчатый ифлиец –
Провозгласил витиеватый тост
За жизнь, за сданный только что экзамен,
За всё, что нам свершить ещё дано.
А на столе мерцало «Мукузани» -
Веселое и легкое вино.
Мы спорили о многом и курили,
Багрицкого читали нараспев.
И о войне возможной говорили,
А напоследок пели, захмелев.
И за окном сверкал субботний вечер,
Июньский вечер накануне тьмы.
Не сомневаясь в предстоящей встрече,
Сказав: «До завтра!» - расходились мы.
До завтра!
О какое расстоянье,
Какой разрыв меж тем и этим днём!
Не состоятся многие свиданья,
Кинжальным перечеркнуты огнём.
И кем-то навсегда бокал не допит,
Большие не досказаны слова,
И одиночества жестокий опыт
Всё копит, копит юная вдова.
А где-то, между Волгою и Доном,
Наш тамада, навеки холостой,
Лежит под небом праздничным, бездонным,
Под холмиком с армейскою звездой.
Нам реквием насвистывали пули,
Нас отпевал пикирующий вой.
Но вновь сияют перекрестки улиц,
Салюты громыхают над Москвой.
За сотни верст от наших окон ярких.
В немецком затемненном городке,
Мы встанем и осушим наши чарки
За добрый свет, что вспыхнул вдалеке.
Но перед этим я по праву друга
Бокал, что был не допит, подниму
За тех, кто пал в ночи, окутан вьюгой,
Сгоревшей жизнью сокрушая тьму.
30.04.45
***
Среди стволов была бы чуть видна
Тропинка, оплетенная корнями,
Но озарилась в сумерках она
Лесных цветов лиловыми огнями.
Её извивы пересек ручей,
Её дробит лиловых шишек россыпь
Но чем тропа смутнее, тем ясней
Вечерние цветы в закатных росах.
Она сухою струйкою течет,
В траву ныряя, ответвляясь к норам.
И у развилки вспыхнул светлячок
Мерцающим зеленым светофором.
И вот, с дороги, не сбиваясь, мы
С тобой идем по чаще, как по сказке.
Гнилушки брызжут в дымке полутьмы –
Трухлявых пней дорожные указки.
Извивы проступают на свету,
И мы бредем, совсем по-детски веря:
Жар-птица разбросала на лету
Вдоль нашей тропки огненные перья.
1946
***
Рябины над водною рябью,
Над вязкою глиной бугра…
До листика рощи ограбив,
Дождливая длится пора.
Осины всё глуше и глуше
Шуршат, от ненастья устав.
На глади озер и речушек
Угадывается ледостав.
Лишь дуб, на ветру не стихая,
Трепещет, как прежде, живой,
И крона его вековая
Гремит заржавелой листвой.
То серый, то призрачно синий
Сквозит горизонт вдалеке.
Не тает предутренний иней
На твердом прибрежном песке.
И вот уже чисто, и сухо,
И дуб сединою покрыт,
И первая белая муха
В застывшем пространстве летит.
1948
***
П. Замойскому
С утра засыпан первою метелью,
Декабрьский день пустынен и красив,
И ели за окном отяжелели,
Под белым грузом руки опустив.
Березы прогибаются и стынут,
Не в силах ношу отряхнуть с ветвей.
В лесу, забитом хлопьями густыми,
Единственный хозяин – снеговей.
Но взявшийся неведомо откуда,
Делянку облетев и вдаль и вширь,
На тонкий сук садится яркогрудый,
Усыновленный вьюгою снегирь.
Хлопочет он, снуя по веткам ловко,
То ту, то эту нежно отряхнет,
В своем лесу на долгую зимовку,
Оставшийся, как истый патриот.
1955
***
Задумчивый голос Монтана
Звучит на короткой волне.
И ветки каштанов,
Парижских каштанов,
В окно заглянули ко мне.
Припев: Когда поет далекий друг,
Теплей и радостней становится вокруг,
И сокращаются большие расстояния,
Когда поет хороший друг!
А песня все ближе, все ближе
Летит и звенит над Москвой,
В ней думы Парижа,
Улыбка Парижа,
В ней голос народа живой...
Влюблённые кружатся пары
И молодость дружит с певцом
И музыке вторят большие бульвары
С московским садовым кольцом.
Радушие наше знакомо
Посланцам далёких широт
Желанная гостья в России как дома
Французская песня живёт.
1956
***
Что делать? Люблю, словно в юности ранней:
С трудом дожидаюсь коротких свиданий,
Стою под часами в условленном месте,
Целую тебя в полутемном подъезде,
В ночной электричке лечу, задыхаясь,
На сутки, как будто навеки прощаюсь.
При встрече – ликую, в разлуке – тоскую,
За что обречен я на муку такую?
Не девочка ты, да и я уж не молод,
А все-таки душу не выстудил холод:
Как в прежние годы, горю – не сгораю,
Пылаю, подвластен, то аду, то раю.
Тревожно и молодо я существую,
Как жадно я пью эту воду живую,
Люблю неустанно, не зная покоя.
За что же мне выпало счастье такое?
1957
***
Такая чистота звучания,
Такая простота и свежесть,
Как будто входишь в утро раннее,
Под первыми лучами нежась.
Любуешься земной палитрою,
Ещё не яркой спозаранок,
И слышишь песенку нехитрую
Росой умывшихся зорянок.
Пьешь, наклоняясь к струне, которая
Из-под корней, сквозь толщу дерна,
Пробилась – не сдержать напор её, -
Целительна и непокорна.
Заря, исчерченная соснами,
Всё расцветила на полянке
И со словами светоносными
Сливается её пыланье.
И всё вокруг – былинка малая,
Барсучий лаз, гнездовье птичье –
полно значенья небывалого,
таинственности и величья.
Слух обостряется и зрение,
Сквозь кроны брызжут иглы света.
И всё смелее, вдохновеннее
Ты входишь в окруженье это.
Оно, негромкое, непышное,
Поёт, лучась и торжествуя.
…Так открываешь книгу Пришвина –
Земного солнца кладовую.
1960
ОСЕННИЕ СТИХИ
Ещё горит по-летнему светило,
Не каждый день случаются дожди.
Но старики твердят: — Засентябрило…
И, значит, превращенья впереди.
Мы ощущаем это по просвету
Среди ветвей, роняющих листы,
По шелесту, по запаху, по цвету,
По очертаньям смутной красоты.
По оперенью трав, уже поблекших,
По облаку, что тает без следа,
Седая дымка всё нежней и легче,
Река блестит, как тонкая слюда.
Неясное движение в природе,
Пора неуловимых перемен —
Ещё в стволе живая сила бродит,
А крону тронул рыжеватый тлен.
Мерцая, гаснут искры паутинок,
Лучистая струится тишина,
Плывут пунктиры косяков утиных
И первая рябина зажжена.
Тепло исходит от нагретых сосен,
Но всё прохладней праздничная высь.
В который раз пришла в Россию осень.
Свежо и ясно. Думай и трудись!
***
Захотелось той зимы,
Где пурга заносит стежки,
Где тулупы, да пимы,
А не куртки на подстежке.
Захотелось вдруг зимы,
Той, где лыжи, а не лужи,
Где сугробы, как холмы,
И дубы трещат от стужи.
Захотелось той зимы,
Где закат багрово тлеет,
А в наплывах полутьмы
Вздох, как облачко белеет.
Захотелось дней зимы
Настоящих, не сиротских,
Захотелось бахромы
Ледяной, в колючих блестках.
Захотелось той зимы,
Где на снежном перекрестке
Вверх струятся, как дымы,
Невесомые березки.
Захотелось вновь зимы,
Чистой, с хлопьями литыми,
Той зимы, где были мы
Молодыми, молодыми…
1972
***
Я о любви могу лишь вспоминать,
Прошла пора томления и страсти.
Но память ностальгирует опять
И лечит стариковские напасти.
О, женщины! Благословляю всех,
Даривших мне взаимность и отраду.
Всё, что случалась, право же — не грех,
А рай, нисколько не подвластный аду.
У этих встреч и ласковых часов
Такая же земная первозданность,
Как свежесть рек, таинственность лесов
И ранних лет пленительная давность.
А если это даже и грехи,
Я по наитью искупал их, ибо
Вдруг воплощал в любовные стихи,
За это милым грешницам — спасибо!
сентябрь 2002
***
Засентябрило, засентябрило,
В первом туманце рассвет продрог.
Первые листья уже обрило —
Нетерпеливо дохнул ветерок.
А утомившееся светило,
Давним романсом экран подновив,
Позолотило, позолотило
Кроны дерев под знакомый мотив.
Похолодало, похолодало.
Ветви редеют, но все же пестры.
Желтым, лиловым, коричневым, алым
Радуя глаз. Но, увы, до поры…
Медленно старясь, медленно старясь,
День сокращается в заданный срок.
…Скоро и с этим я тоже расстанусь,
Выцветший, высохший, палый листок.
сентябрь 2002
***
Я мечтать не вправе. Мне ведь,
Откровенно говоря,
Стукнет восемьдесят девять
На исходе января.
Что ж, с меня и взятки гладки.
Но чего-то жду опять.
Голова пока в порядке,
Не приучен отдыхать.
Рукописи разбираю.
Благо, действует рука.
Ни об аде, ни о рае
Я не думаю пока.
Но уходят без возврата
Однокашник, сверстник, друг.
За утратою — утрата.
Всё пустыннее вокруг.
Могикане поредели,
Им замены не найти.
Как я справлю день рожденья?
Звать-то некого почти.
февраль 2003
|
