***
Нет, вы представьте, это же смешно!
Когда во гробе, в кружевах бумажных,
Я уплыву, величественно-важный,
Вы без меня откроете вино...
Нет, вы представьте, это же смешно!
Умру не я, мои пределы мнимы,
Я мог бы жить не с вами и не так,
Тепло моих невстреченных любимых
Возьмут другие в сонных городах,
А мертвецы за каменной оградой -
Как близнецы - в желаньях и правах.
Смешная схема, жалкие обряды,
Случайность дат в надгробных письменах!
Послушайте, примите, не тоскуя,
Всю эту блажь могилок и оград.
Я, может, умер десять лет назад
А, может, вас еще переживу я!
1985
***
Зачем я проснулся?
На белой стене
Неяркие тени плывут в тишине.
Ты спишь так спокойно,
Уткнулась в плечо,
Родное мне тело от сна горячо.
И плачу я тихо
Над горем своим.
Что был я с тобою неверным и злым.
Я буду хранить тебя,
Вечно любя, от ветра,
от холода
и от себя.
1977
***
Я гляжу на снег
и думаю: ведь и мое согласье -
оно не вечно. Слабо, незаметно
я ощущаю приближенье снега,
дождя, тумана. Эти ощущенья
мне вовсе не мешают исправлять
задвижки и насосы, отделять
пропан-бутан от сероводорода,
и по ночам, с завода приходя,
баюкать сына.
Но минует время,
состарят кожу ветер и мороз,
и будут ныть суставы «на погоду»
и старый-старый шрамик под виском.
И это будет - эхом дальних звезд
вращений, взрывов. Странный механизм
продолжит жизнь неясную свою,
а мой - сотрется. Он еще так слаб,
короткий век, отпущенный ему, -
есть только проба на пути огромной
к невидимой и неизвестной цели,
и потому - до самого конца -
единственное, что имеет смысл, -
твое земнoe маленькое дело:
быть может, наши общие дела
важней, чем мы себе их представляем.
1977
***
Амур в сиянье дня. Давно ли по нему
Скользнули те челны, которым "подвиг" имя?
Ты этот пенный след не видел - почему?
Ты свой среди своих, ты вырос со своими,
А вместе - где слабы и что не сотворим?
Звучало так в волне и далью вопрошалось.
И где-то вдалеке маячил третий Рим,
И сказочная Русь из воздуха соткалась.
1977
***
Я помню легкий, плавный путь
И подступающую бездну,
Куда рассудок нежный, трезвый
Еще не в силах заглянуть.
Я помню черный листопад.
И вдруг, еще не понимая,
Ушел от гибельного края -
Куда? Наверное, назад.
и вновь раскрылись небеса
Так широко и неустало -
Но что здесь делать? Паруса
Шить из какого матерьяла?
Но с каждым утром все теплей
Дыханье летнего восхода
И манит вечная работа
Незавершенностью своей.
1980
***
Одесную был мрак и ошую,
Лишь ночное свеченье тропы,
И не знать бы, чей облик ношу я,
В сердце робость и руки слепы.
Но нахлынули скорбно и сладко
Имена твои купно и врозь:
Диво, Лада, ведунья, русалка,
Берегиня сребристая, Рось.
И лучи потекли от восхода
Сквозь тебя - как бы через врата -,
Возрождающей памятью Рода
Оживляя и множа цвета.
Дочь весенняя, влага, богия,
Моря синего праздничный сон,
Дева юная, Рось, берегиня,
Лунный холод и жертвенный стон.
1985
***
Наивным людям прошлой эры
Была Вселенная дана,
Для них космические сферы
Звучали близко - как струна,
И тайна жизни ощущалась,
Как недосказанность в родне,
Ночное небо умещалось
У человека на ступне,
Аккорды, формулы, монады,
Душа и космос - все одно.
Но
прорубили космонавты
Во тьму предвечную окно,
И хлынул мрак, и мир стал узок,
Спустившись к быту из мечты,
Все больше тяжесть перегрузок
На каждом метре высоты,
Догадки прежние забыты
И не доступны до поры
За внешней линией орбиты
Неисчислимые миры.
Хлебнув глоток от новой эры,
Осуждены мы, может быть,
В пределах Марса и Венеры
Столетья жизни проводить,
И в небо, замкнутое глухо,
Всей прошлой памятью родства
Шептать, как в раковину уха,
Свои призывные слова.
1986
***
Мы былиники, искатели - за это
В сибирской родине смешалось сто кровей:
Казачья вольница, протест интеллигента
И думы тайные крестьянских сыновей.
Забросить вотчины, хлебнуть тоски таежной,
Смутиться тяжестыо нажитого добра -
От ссыльных прадедов, от калик перехожих,
От темных заповедей Дона и Днепра.
Мы повторяемся от века животленна
Осанкой, жестом ли, глаголом старины,
Мы были сказкою - ее самозабвенно
Под смертной вьюгою шептали бегуны.
Какие жалобы, свободен и богат я,
И, взглядом пращура смотрю через века.
Ты не примеривай, оставь чужое платье
До града Будова дорога далека.
1986
ДОМОЙ
и вновь на палубе стою. Кого найти в родном краю,
Кого, единственного, близкого, увидетъ?
Волна вечерняя крепка, и громоздятся облака,
Скользя, шатаясь, словно в школьной пирамиде.
Вперед, сквозь пену встречных вод, неторопливый теплоход
(А лампы створные то вспыхнут, то погаснут),
В те баснословные года: дружина «смирно» в два ряда,
И черный низ, и белый верх, и красный галстук.
Пройти вдоль строя, посмотреть - как будто стекла протереть.
Но глубже сумерки, и качка бортовая.
Волна все круче и бойчей, закат на циркуле лучей
Слегка вращается - смыкая, отсекая.
Привет! Откуда? Двадцать лет! Кого-то жаль, кого-то нет.
А этих - помнишь? Как, не знаться со своими?!
Вот берег: глаз не оторвать - но всех ли нужно узнавать,
Но всем ли руки подавать - зачем, во имя?..
Есть этот абрис вековой от скальной сопки до кривой.
Есть эта линия от кладбища до ёма,
И ветер, выкормленный здесь, летит как радостная весть,
Гудит - по званию ли честь - и я здесь дома.
1989
|
