***
Слегка насвистывают ставни
С листа, и чисто
Сплетает в скверах ветер стансы
И, верно, Листа.
О руки листьев, рвущих просинь, –
Аккорд в заборах!
Меня наощупь ищет осень,
Как будто в шорах.
1966
***
Сегодня день, как жизнь, слепой,
Какой-то муторный и тошный,
И ветер, дошлый, как конвой,
Все лезет в тощее окошко.
Сегодня серое число,
И с крыш сбегают фонари,
И дождь, щекочущий стекло,
Ничто не смоет до зари.
1966
***
А гуси гуськом угасают в тумане,
Как руки от скуки дотронувшись зря.
Туда пролетают, где дали в дурмане,
Где небо, как небыль, за тусклостью дня.
И веслами крыльев печаль разгребают,
Вот чей-то приют, как причал, — и живу
Пока. И припомнил: земля облетает,
Я плачу во сне и смеюсь наяву.
Слова ли, рожденные мною, погубят
Меня же — заметно ли, так как-нибудь.
И может, спокойно бессрочно уйду я
В последний свой путь словно, в первый свой путь.
1967
***
Я огорошен звездным небом,
Как откровением лица —
Такая грусть, такая небыль
И неразменность до конца.
И лишь дрожащую улыбку
Пошлет на землю через гладь
Звезда, упавшая затылком,
И жалко, некому поднять.
Я огорошен, я доверчив.
Так чудно ясность воспринять,
А этот мир — он так заверчен,
Что до истоков не достать.
Я будто тронутый немного
С рожденья Господа рукой,
Землею мучусь, как тревогой,
Болезнью болен лучевой.
Ударясь в грязь, не плакать слезно.
Что одинок — к чему пенять.
Да что там, падают и звезды,
И тоже некому поднять.
1967
***
Ю. Даниэлю, А. Синявскому, Ю. Галанскову, А. Гинзбургу
Приснится синь, приснится блажь,
И всё покажется ничтожным:
Мы – рьяный пыл, мы – пьяный раж,
Вираж планеты безытожный.
Но что-то снова бросит в дрожь
На нелюдимый лист бумаги,
И ты души последний грош
В незлобной выплеснешь отваге.
Но у поэтов нету прав
(Страну согнуло бремя цели) –
На слов призыв под звон литавр
Имеют право лишь лакеи.
И как с иконы поздний слой
Рукой дрожащею снимают,
Снимать нам ложь, как с язвы гной,
Черты России очищая.
1968
***
Ты ищешь свое отраженье
В моих напряженных глазах,
Но только любовь — не спасенье,
А лишь отпущенье в грехах.
Но только любовь — не удача,
Назначенный свыше просвет,
А просто цепочка чудачеств,
И в них не укрыться от бед.
И только подкожным страданьем
Любовь повторяется в нас.
Короткое рук замыканье,
Прощанья назначенный час.
1968
***
Не спится мне, а надо бы уснуть
(Как душен воздух лагерной палаты),
Не пишется, а надо вырвать суть
Из сердца, расщепив его, как атом.
Я жив еще. Вы слышите, я жив!
Не для нажив, не просто ради смеха.
Как надо мной судьба ни ворожи,
Я для нее пока еще помеха.
И право же, зачем себя беречь,
Зачем прослыть бояться иноверцем –
Безумная игра не стоит свеч,
Но стоит же она шального сердца.
Тюмень, лагерь, 1969
***
Утро косится воровато,
Снег сверчком под окном скрипит,
Тень, как узник мечась, обратно
Возвращается с полпути.
Сны, как розы за ночь засохнув,
Распадаются на глазах,
Бой курантов разводит вохру,
Задыбевшую на часах.
Сходят пятна фонарной сыпи
С лика улиц, как пот со лба…
Вот и с этим рассветом свыклись,
Как с махоркою голытьба.
1974
***
А. Хвостенко
Есть воля, есть судьба, есть случай странный,
Есть совпаденье листьев на земле,
И совпаденье мелочи карманной
С ценою на бутылочном стекле.
А власть поэтов, словно прелесть женщин,
Изменчива, и сразу не поймешь,
Чего в ней больше - фальши или желчи,
И что в ней выше - смелость или дрожь.
1975
***
Ветер красной играет листвой,
Словно карты крапленые мечет,
И березы стоят над душой,
Как стоят над покойником свечи.
Звон протяжный не молкнет в висках.
Может, праведна кровь - не знаю.
Так с отбою звонят в лагерях,
Ржавой рельсой над зоной бряцая.
Только это не крик и не страх,
На словах и стихах не клянутся.
Просто я в подмосковных лесах,
Мне сюда никогда не вернуться.
1975
***
Что родной заколдованный круг площадей,
Что березок щебечущих стая,
Если, душу задув, словно пламя свечей,
Я могилы друзей покидаю.
Ни к чему говорить, только страшно молчать —
Тяжелей разговора пустого,
Хоть полслова родного еще услыхать
И ответить хотя бы полслова.
Я слова эти в тюрьмах твердил по ночам,
Где хрипел, где растратил впустую,
Где делился, как пайкой, с людьми пополам,
А теперь я забыть их рискую.
Что мне свет вековой белопенных церквей,
Что запрет на круги на свои возвращаться,
Если к тем, кто теперь за чертой лагерей,
Ни на помощь прийти, ни прийти попрощаться.
Что мне смех обо мне или память по мне,
Я и сам ведь себя не узнаю,
Если в чьей-то стране мне приснится во сне,
Как за проволкой солнце блистает.
Что мне страх перед шумом чужих городов —
Я здесь радость и боль оставляю,
Строки старых стихов, строки новых стихов,
Словно клятву себе забываю.
1975
***
Воробьи и грабители,
посетители кладбища,
Где могильные плиты —
черно-белые клавиши,
По которым ударят
пальцы Господа Бога
В час, когда засверкает
Страшный Суд у порога.
Воробьи и любители
похоронной процессии,
Ни в стенах Новодевичьих,
ни в московском предместии,
Средь крестов покалеченных,
словно птицы в капкане,
Не найти вам отмеченный
моим именем камень.
В стекла порта воздушного,
перестав разговаривать,
Я уткнусь равнодушно,
словно рыба в аквариум.
И в ответ не рванется
мне навстречу земля,
Лишь на горле сойдется
горизонта петля.
1975
***
Перезвоны городских трамваев,
Ветер в спину, Вена, вензеля.
Счастье в том, что мы не угадаем,
Что нам можно, а чего нельзя.
Счастье в том, что будущего нету,
Счастье в том, что прошлое в крови,
Только в лицах встречных мало свету,
Только трудно с ними говорить.
Только мыслям некуда приткнуться,
Словно нищим в круге площадей.
Только утром тягостно проснуться
Без надежды увидать друзей.
Перезвоны городских трамваев,
Ветер в спину, Вена в вензелях.
Мы еще словами поиграем,
Как с судьбой играют на костях.
1975
***
Над печалью моей небоскребы
Не склоняют стеклянные лбы,
Я в нью-йоркские вышел трущобы
Из Норильска и Воркуты.
Ярким светом размеченный город,
Словно зона с названьем «Запрет»,
Тот же гонор в душе, тот же голод
За десятки растраченных лет.
И по бликам фонарного света,
По расплывчатым желтым следам
Мы уходим, но песня не спета —
Эта песня останется нам.
1978
***
В. Максимову
Вся душа в пограничных ребристых столбах,
Даже страха в ней нет, я тоскую о страхе,
Как тоскует отверженный Богом монах,
Как отпетый разбойник тоскует о плахе.
Вся душа перечеркнута, как черновик,
Да такой черновик, что нельзя разобраться —
То ли дом на песке, то ли храм на крови,
То ли эхо шагов по тюремному плацу…
1978
БАЛЛАДА О СУДЬБЕ
M. Шемякину
Горький привкус весеннего неба,
Стаи статуй в саду Люксембург
На утеху тебе и потребу,
Чтобы вновь не настиг Петербург.
Вербный привкус весеннего неба…
Не в «Серебряном веке» живем…
Не спешите, не нужен молебен,
Мы и сами его подберем.
Мы таскаем судьбу на загривке,
Как кровавую тушу мясник.
Наши души пойдут на обивку
Ваших комнат под супером книг.
Как застыла в молчаньи Психея —
Жест с надломом и горькой тоской,
В час, когда мы прощались с Расеей,
Нам вот так же махнули рукой.
По холсту расползаются краски,
Словно кровь от искусанных губ…
Нам бы в легкой старинной коляске
Пролететь по тебе, Петербург.
Солнце сгорбится, крыши обшарив,
Тоже ищет, наверно, приют…
По «Крестам» нас сгноить обещали —
Пусть теперь нашу тень стерегут.
Горький привкус весеннего неба,
Беглый месяц мигнет из-за туч…
Где ты, церковь Бориса и Глеба?
Где на ордере штамп и сургуч?
1979
***
В. Максимову
Все позади… и близких не найдешь,
Остолбенеешь, коли обернешься,
Но если слово сказанное — ложь,
То и в молчаньи лжи не оберешься.
И к сердцу вновь подкатятся слова,
Как легкая волна к осколкам брига…
Чем кончится кровавый карнавал,
И долго ли нам путаться в веригах?
Скрип тормозов, как скрип холодных нар…
Опомнись от полночного виденья,
Бродяга, не забудь про Краснодар,
Где пар земли рождал стихотворенье.
Не страшно, что никто не слышит нас,
Но жутко, если губы онемели.
Я верю в правоту коротких фраз
И в тех, кто погибал не ради цели.
И пусть судьба маячит, как конвой,
Мелькают тени чуждых сердцу храмов,
Пусть жизнь пустой промчится эпиграммой,
Мы вправе… посмеяться над собой.
1980
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Дантес, мне интересен этот час,
Я комкаю рассвет, как одеяло,
Я медлю над строкой на этот раз,
Хотя уж мне-то медлить не пристало.
Ну вот, осталось только разрешить,
Кто ловче, кто удачливей стреляет,
Кому еще чуть-чуть осталось жить,
Кого поземка с жизнью развенчает.
Сегодня, как мне кажется, четверг,
А может, вторник, я, наверно, спутал,
И на дворе такой блестящий снег,
Что пачкать кровью как-то неуютно.
Из-за любви стреляться в этот час…
Зима зимой, а солнце, вон, к восходу.
В угоду сплетням, нет, скорей в угоду
Тщеславью, что всего превыше в нас.
Да, глупо, что мы ближе не сошлись,
Вот разведут на выстрел секунданты,
Вон пес завыл, хоть прямо щас крестись,
Не от обиды тяжко — от таланта.
Я помню острословов всех веков,
Друзья мои на каторге, в Сибири.
Я не был подрывателем основ,
Они меня об этом не просили.
Я сожалею, право, виноват…
Стреляться за республику глупее,
Чем так, как мы, а что до портупеи,
То в каждой одинаковый заряд.
Был на приеме как-то у царя,
Ну царь, как царь — к чему такая буча,
Я возразил, что, дескать, вешать зря,
Веревка ничему их не обучит.
Мне лень заняться собственной душой,
А вам — души моей заняться тенью…
Как пахнет ельник влагою густой!
И что считать от чести отступленьем…
1981
***
Ко мне ли проявят участье,
Напомнит ли скрипка пургу,
А я, как старик пред причастьем,
Все слезы сдержать не могу.
И с чем эти связаны слезы,
Причем тут метель и концерт,
Ревут по земле паровозы,
У всех у них тот же акцент.
Цепляюсь в оконные рамы,
Иная мне жизнь не нужна,
Пускай отменяют программу,
Пусть вовсе она не важна.
Но тянутся лапами ели
К созвездьям — не наша вина,
Что мы до конца не допели,
Что мы не допили до дна.
1983
|
