ДОГАДКА
Здесь кто-то уходил от солнца, от тепла,
К ветвям берёз, поближе к тени близкой.
По травяной тропе, примятой низко-низко,
Здесь кто-то шёл. А может быть и шла.
Шла медленно, не думая, устало,
К ветвям берёз – хотела видеть тень,
Хотела позабыть про раскалённый день,
И слабою рукой цветы в пути теряла.
СТАРИННАЯ МЕЛОДИЯ
В горнице столь милой печечкою белой,
В сумерках чуть виден кто-то за клавиром.
От углов, уж чёрных, и от печи белой
Веет отошедшим, да, прошедшим миром.
Старый мир струится тихо под перстами,
Старый мир являет внове прелесть звука.
Кто-то за клавиром оживил перстами
Дорогие думы Кавалера Глука.
ОТКРОВЕНИЕ
О скалы – скальте зубы вековые,
Застыли волны черноты на вас.
А небо радостное голубую выю
Подняло к солнцу.
Золотись, трава,
Ростите, рдейте, тёмные каштаны,
Кричите птицы, пойте соловьи.
Придёт к вам гость неновый, нежеланный,
Поднимет руки – розы две, в крови.
И скажет солнце: отдохни, сыночек,
Взыграет море: подойди сюда!
Венок весёлый из весенних почек
Подымет ветер.
И тогда, тогда
Потоком звёздным разольётся небо,
Заплачет море, помертвеет мир.
И встанет страшно, вся седая Ева,
В гремящих стонах отпевальных лир.
РАЗЛУКА
Разлука ты, разлука,
Чужая сторона!
Никто нас не разлучит –
Ни горя борона,
Ни горя злая мука,
Ни горы и не кручи,
Ни дальняя страна.
Ни писем долгий ящик,
Забвения образчик.
И не твоя измена
Ударит в лоб безменом.
Ни то, что нет достатка,
Ни девка-супостатка,
И не моё коварство.
Не английское царство,
Не с Чемберленом бой,
Иль с кем с другим любой.
И не дымок отъездный,
Не километров бездна,
Не супостат кто мой,
Теперь кто там с тобой,
Кого целуешь в губы –
Не этим любовь губишь.
Идёт холодная зима.
Умрёт теперь любовь сама,
Как в углях огонёчек голубой,
Умрёт любовь сама собой.
МОЙ ТРАУР
Иду – цветной весёлый сквер
Уж издали благоухает.
И вот – гусарский офицер
Седой, нарядный, – отдыхает.
На лавочке сижу в тени
У плещущего вниз фонтана,
Шумит вода и чуть звенит...
Да, песенки про Калибана.
Вот возле звонко смех вскипел.
Бурлит, бежит ко мне задорно.
Веселье... Если б я умел,
Я веселился б так же: вздорно.
Но странный средь цветных фигур,
В руках держу я точно гробик,
Обёрнутый мной в креп Гонкур
Изящный и печальный томик.
ПОКОЙ
Да и шум, да и пляски печальные там.
Но покой по теням там, по хвои цветам,
Какой!
И на лицах и черных старух и девиц молодых,
Седых,
Тени, тени покоя,
Положила зеленая хвоя.
Смерть? Да, да, да - долго, в долг,
Бог дает жизни муки.
Только вдруг - и холодные руки,
Только вдруг - и колеблются силы,
И, милый,
Покой, о какой!
ВАЛЬС У КОСТРА
Возле древней реки
Догорает ночной костёр.
Вкруг поют, поют, поют мужики.
И растёт странный хор:
– Подошёл музыкант бродячий с мандолой.
Подошёл горький пьяница голый.
Подошёл мещанинишка кволый.
Из кафе – vis-a-vis – перешёл стройный сноб с виолой.
Запела виола. Затрещала сладко мандола.
Хор разлился вослед грустным вальсом; хей-холла...
Завертелись вокруг мещанинишка с пьяницей голым.
– Темп помчался, помчался, помчался.
Закачался
Пьяный пламень во древней реке.
Закачался
Огонёчек со спичкой в дрожащей руке.
В вальсе, в вальсе огонь закачался.
Во реке, при руке – здесь и гам, в фонарях вдалеке,
– Вдалеке.
***
По линии и по бокам бульвара
Чернеют жирные весною тротуары.
По линии, на середине всех бульваров,
Сияет снег в пушистых шароварах.
Зима – зима, зима – сама! сияет.
Весна – весна! Кричу сполна и я ей!
Земля жирна, колхозный сев начался,
И от усталости сам трактор закачался.
Мария Демченко за книгой тоже знает –
Сияет в севе родина родная!
И Кривонос на паровозе мчится,
С боков к нему всеобщий сев стучится.
И в кочегарах сам апрель лопатой
Шурует уголь, жирный и богатый.
Эх, жир весны, земли, асфальта, угля,
Какой ты тёплый! Славный! Свежий! Смуглый!
БЕЗДОМНЫЙ
Мои залы – ночные бульвары.
Мои гости – ночные нечаянно пары.
Люблю чаять чёрные чары
Ночи.
Люблю злые звёзд очи
– Блестят.
Мётлы, как шлейфы ведьм, шелестят.
Хожу как мэр древней столицы.
На небе – Дева, на небе лица
Из звёзд.
Кричат – голоса верещат, трещат – начался разъезд.
Скорей, бегом в бест!
ПЬЯНЫЙ
Бывшим друзьям
Средь ночи, во тьме, я плачу.
Руки в крови...
Волосы, платье - в ёлочных блёстках.
Я болен, я болен - я плачу.
Как много любви!
Как жёстко, холодно, в ёлочных блестках
Шее, телу...
Окно побледнело.
Свет, скажи им - ведь руки в крови -
- Я убил от любви.
Ах - гудок в мозг, в слух мне врезался.
Я пошутил - я обрезался.
ВТОРАЯ ВЕСНА
Прощай, Ра!
– Солнцу.
Прощай, Ра!
Рахили.
Потемнело крошка-оконце
– Щель в могиле.
Стемнело.
А солнце… о, солнце!.. а жизнь оживела
– В весеннем пуху.
Весна наверху.
Весна…
Я чую: немеет, немеет десная.
Прощайте, Надежда –
Надежде,
(как прежде)
Урод умирающий, нежный невежда,
У которого сгнила вся одежда.
СМЕРТЬ В ЛИФТЕ
Подымается, подымается лифт
На четвёртый этаж.
Я счастлив!
Тебе, к тебе! – счастливый раж
Уже третий этаж.
Вдруг – стоп!
– Остановился.
Лифт.
Покрылся
Лоб
Холодным потом… я счастлив…
В лифте один
Я.
Динь, динь – динь…
– Погребут меня
Среди бела дня.
А теперь
Я один. –
Остановился… – закрыта дверь. –
Задыхаюсь теперь…
Отко-ойте дверь!..
Умираю…
Баю, баю.
Динь, динь-динь…
Мёртвый в лифте один.
МОЦАРТ И ПИЛА
Б.Корвин-Каменской
и Льву Аренсу*)
У двери четыре руки
Играли Моцарта арс, –
Пылом золотой муки
Грелись лев, лань и барс.*)
И ласково оскаливая пыл,
Пила воздушную пыль пила.
И лай ласковый стали пел
И музыка стоокрас была.
Бела, как горозный зор
И розовый и жолтый лик
Колебал бал – и лебедь зари
Отплескивал перья великие.
И Моцарт, оцарённый пилой,
Переливался в лязг, в язвы стали –
Пел так впервой
Из зияющей дали.
ПЕСНЬ О ВЕЛЕМИРЕ
Был человек в чёрном сюртуке.
В сером пиджаке – и вовсе без рубашки.
Был человек, а у него в руке
Пели зензиверы, тарарахали букашки.
Был человек, Пред земного шара,
Жил человек на правах пожара.
Строил дворцы из досок судьбы.
Косу Сатурна наостро отбил.
Умывался пальцем и каплей воды,
Одевался в камни немалой воды.
Лил биллионы распевов распесен,
А помер в бане и помер нетесно.
Писал
Не чернилом, а золотописьмом.
Тесал
Не камни, а корни слов.
Любил
Вер,
Марий,
Кать.
Юго – плыл,
Наверно,
Неариец –
Азиец,
Знать.
Был человек, в мире Велемир,
В схиме Предземшар с правом всепожара.
И над ним смеялись Осип Эмильич,
Николай Степаныч и прочая шмара.
И только Мария и море-сине
Любили его, как жнея и пустыня.
ЖАР
Красные огни.
Плывут от вывески гарни,
Светящейся – как угли ада:
Отрада.
Вспомнилось гаданье мне,
Вспомнилось – тоскливо мне:
Туз – десятка пик!
Жар велик,
Жар во мне,
– Весь в огне.
Сестра сон вспоминала – … выпал крепкий зуб.
Сестра всё мне сказала трепетаньем губ.
Плакала…
Рядом нищая заквакала:
Ква, ква…
Разболелась голова, раскололась голова
– Два меня.
Плачу, стеня.
А-ааа, а-ааа, аа.
Качай, качай, качай – а то в сердце боль.
Стук – солонка… просыпалась соль.
Подожди… подожди, подожди – сам умру, не неволь.
АВГУСТ В КОНЦЕ
И вот вам август-месяц в конце –
В дождях и в седых облаков кольце,
Голубая ярая Юга*) вода
Седые катит зимы года!
И вот вам северного лета венец:
Богульник (так!) в зелёном в болотном вине,
Пьяны: ягоды волчьи, брусника, грибы и лесная трава,
И звёзды, как яркие пьяные слова!!!
И вот вам хмель этой пьяной поры
От дождей, от болот, от болотной травы –
Это осень курит своё вино,
От которого сбесятся в час иной.
И небо, впавшее в сизую хмурь,
И Юг от ветров, от дождей и от бурь,
Богульник пьяный и мокрый насквозь,
И волк, забежавший сюда на авось.
ПЕСЕНКА
Ах, дитя, ой, дитя, –
Чтой-то ты лежишь невесел,
Руки плетию повесил,
Глазки веками завесил,
Узкий стал в грудях,
Аааах!
Посмотри-ка на меня, –
Ах, сынок, ой, сынок,
Не подвинешь чтой-то ног,
Не раздвинешь рук твоих,
Ох, страшно их.
Камень-камнем ноги,
Руки влипли, чёрные, в дорогу.
Ах, дитя, ой, дитя, –
Был весёлый, ехал в Калиш.
Попрекнула те шутя:
Что-де зубы скалишь,
Чорта манишь!!
А теперь лежишь, лежишь,
– Ишь:
Обезьяной зубки скалишь.
Ай да Калиш, Калиш...
БОЛЯТОК
Скудное платье,
Бедный платок.
Как ей не плакать –
Взял боляток
Милую дочку,
В свете одну,
Взял в одну ночку,
Взял и согнул.
Два мужичонка
На длинном шесте
В простынке ребёнка
Снесли и средь стен
Глухой высыпальни*)
Свалили на стол.
– Ещё бы ей парня,
А то одной что!
Угрюмая шутка,
Да так веселей –
Хотя и не жутко,
Да ночь на селе.
Потом закурили,
Повесив замок.
– Ну, хватит, побыли,
Пойдём-ка, браток.
А утром обмыла
Её дочиста,
Душистого мыла
Купила спроста.
И в руку платочек
На что-то дала.
Прощай, мой цветочек,
Недолго цвела.
Подушку оправив,
В гробу-то в плохом,
Зелёную траву
Наклала кругом.
Чтоб было помягче,
Получше там ей,
А то жёсток ящик
Без окон, дверей.
Сидит неподвижно.
Не камень, а мать.
И плача не слышно,
И слёз не видать.
ПРОВОДЫ
Льёт солнце лучи. Ворчливо ключи
Открыли часовню насилу.
Стучи не стучи, не пустят, молчи,
Лежи – ещё рано в могилу.
Гнусавит дьячок – дадут пустячок,
И то ещё слава те Боже.
Из гроба торчок: чернеет клочок.
Не прядь, а клочок, от того же!
Закрыли лицо и сняли кольцо,
И синего нету сапфира.
Разбито яйцо – и смертно лицо,
И чёрная снята порфира.
Но веки его дрожат отчего?
Рука шевельнулася влево…
Не надо всего… Берите его.
Прощайся, ты, бледная Ева!
Посыпан песком большой белый ком.
Недвижимый, длинный, весь белый.
Ну был дураком, летал мотыльком,
Кому теперь дело до тела?
Кладите, готов. Хорош новый кров?
Ну, двигайте в чёрную печку.
Потише, покров… Приятных вам снов!
Эй, барышни, гасьте же свечку!
|
