***
Дозволь, Господь, остаться честным –
Непризнанным и неизвестным.
Все это суета.
Дойти бы лишь хватило силы,
На красной глине Палестины
Припасть к ногам Христа.
Решаешь Ты, Господь, сурово,
Кому под дудку крысолова
Уйти с Твоих путей,
Кому, пройдя путем неблизким,
Под зноем Иерусалимским
Повиснуть на кресте.
Дозволь и мне остаться честным,
Свидетелем Твоим воскресным.
Направь мои пути.
Раскрой темницу для земного,
Помилуй узника больного
И отпусти.
Апрель 1981
***
Я мудрость осени приемлю.
Пусть жёлтый лист
С дерев бросается на землю
В круженье – вниз.
Пусть хладным утром предосенним,
Однажды в год,
К нам очищеньем и спасеньем
Приходит скорбь.
Туманно и свежо ночами,
Но днём – тепло.
И одиночество печалью
Светлит чело.
28 августа 1982
***
Еще не начало светать.
Какой восторг – не передать:
Ночного неба благодать
И вдохновенье.
Остановились жернова,
И льдинкой звякнули слова.
Рука Ведущего права,
И в ней – спасенье.
Царит безумие во мне,
Но, будь хоть тягостней вдвойне,
Я выйду из себя вовне
И в небе этом –
С душой, сверкающей от слез,
Среди туманностей и звезд,
Где я до этой жизни рос,
Вновь стану светом.
Декабрь, 1982
***
Я на деревья смотрел снизу вверх
Двадцать четыре года назад.
Долго глядел уходящему вслед
Двадцать четыре года назад.
Чувствовал свет из-под замкнутых век
Двадцать четыре года назад –
Маленький братец всесильных планет
Двадцать четыре года назад.
Видишь, малыш, я уже поседел,
Горше душою, мрачнее лицом.
Ангел заплакал и улетел,
Время замкнулось тяжелым кольцом.
И захлебнулся… Он поднял глаза,
Медленно варежки теплые снял,
Пальцами тонкими нити связал –
Это движенье пронзило меня.
Связь! Вижу свет из-под замкнутых век
Двадцать четыре года спустя…
Маленький брат мой в круженье планет –
Двадцать четыре года спустя.
Февраль 1983
***
С улыбкой просыпается творенье.
Часы заговорили на столе.
И поутру почувствуешь острее
Сиротство пребыванья на земле.
Толкнешь рукой незапертую дверцу,
Вдохнешь с надеждой предрассветный дым,
И поспешишь к разбуженному лесу
Для разговора с Господом своим.
К исходу дня земная боль утихнет
До времени, как уголья в золе…
А поутру опять тебя настигнет
Сиротство пребыванья на земле.
Июнь 1983
КОСМОГОНИЯ
В день упокоения Анны Макаровой
Посверкивает в лунном свете серп
В руке жнеца. Его гнетёт усталость.
И шепчет он: «Не долго уж осталось
Срезать колосья и готовить хлеб!»
И сеятеля верная рука
Все медленнее и всё реже сеет.
И шепчет он: «Уже прохладой веет,
И, значит, ночь моя недалека!»
Вращая круг на мельничном дворе,
Устанет лошадь и собьётся с шага,
И млечная мерцающая влага
Погаснет в наступающей заре.
Не прекращает мельница молоть,
Но мельник под мешком согнулся ниже.
И думается мне: насколько ближе
День гнева твоего, Господь!
2 июня 1983
***
Вечереет. Под инеем ель белоброва.
Дочка в санках бормочет во сне.
И почудилось мне: кто-то встал из сугроба,
Опираясь руками о снег.
Закрывая полнеба, от востока до юга.
Распахнул два огромных крыла,
И от вздоха его закружилася вьюга,
Заклубилась беззвёздная мгла.
Ускоряясь над полем, зависая над бором,
Затирая пометки следов,
Накрывает злорадно растерянный город
Пеленою великих снегов.
А потом, запорошенный искристой пылью,
Он устало садится на снег
И мечтает о дне, когда чёрные крылья
Овладеют планетой навек.
Под проснувшейся дочкой заёрзали сани.
Обернувшись на скрип снеговой,
Он ожёг мне лицо ледяными глазами
И зарылся в сугроб с головой.
Декабрь 1983
СЕНТЯБРЬ
Всё возвратилось на круги своя.
Грядущее не разнится с ближайшим.
Слоится на веретене жужжащем
Томительная нитка бытия.
И отражается душа моя
В озябшем клёне, мокром и дрожащем.
Сентябрь я не разглядел в окно.
А он стоит, листву сухую курит,
Над головой туманный зонтик крутит
И пальцем тормозит веретено.
А там, в саду, где сыро и темно,
Стоит Судьба, в руке сжимая прутик,
И скрыться от удара – не дано.
Сентябрь 1984
***
Когда мы веру до конца утратим,
Среди мирских соблазнов и сетей,
Последней нас оставит Богоматерь –
Своих безумных немощных детей.
И будут заигравшиеся дети
В закатных ускользающих лучах,
В пустом дому, на вымершей планете
Смотреть на остывающий очаг.
Тогда зловеще заскрипят ворота,
Войдет беда в незащищенный дом,
Но Богоматерь явится сиротам
Березою пречистой за окном.
Как дети, после тягостной разлуки,
Бежав из дома собственного зла,
Переплетем с ветвями наши руки,
Припав губами к молоку ствола.
1984
***
В дожде бездомна и смиренна
Моя душа,
Боль оставляет постепенно
И не спеша.
Стекают капли, соль смывая
С холодных губ.
Стекает горечь годовая
По стенам вглубь.
В обрывках траурного крепа
Мой дольний дом.
Душа робеет, будто древо
Пред топором.
Но тихий ангел раскрывает
Свои крыла;
Боль замирает, замирает…
И – замерла.
1985
***
Затягивает глубина
Над пропастью во ржи,
И плоть уже искажена
Недугами души.
Тускнеет речь, грубеет слух,
И душит ремесло.
Лишь изредка высокий дух
Ещё светлит чело.
Лишь изредка, освободясь
От собственного зла,
Смываю суетную грязь
С граничного стекла,
Чтоб ясно видеть Отчий Дом
За роковым стеклом,
Чтоб каждый взмах жемчужных крыл
Душе нагляден был.
Пускай замкнётся страшный круг,
Коль время подошло.
Но был бы жив высокий дух,
Смотрящий сквозь стекло!
Октябрь 1985
ПАСХАЛЬНОЕ
Мы приближаем День Господень,
Когда нас побеждает плоть,
И пусть от Господа уходим –
Не оставляет нас Господь.
И после зимнего мытарства
Грехопадений и невзгод
Он покаянное лекарство
В пасхальной ложке нам дает.
Христос, сидящий одесную,
Молитве горестной внемли!
Замкни петлю мою земную
И душу отпусти с Земли.
Молчит… Но что-то озарилось
В забытом тёмном уголке:
Я болен. Детство. Мать склонилась,
И – ложка с каплями в руке.
1985
***
Орешек пуст. Начинку извлекли.
Непостижимо, но плывёт доныне,
Уставив паруса берестяные,
Безумное судёнышко Земли.
Его уносит мутная струя,
И паруса бессильны и напрасны.
И кто-то древний, тёмный и ужасный
Всплывает из глубин небытия.
Христос не оставляет нас в беде,
Пускай нелепа снасть берестяная:
Уже взмывает птица неземная,
Как светлый меч, пикируя к воде.
Темны, Господь, знамения Твои!
Ужели тварь слепая нас поглотит,
Стремительно идя на запах плоти,
Покуда птица ищет блик Любви?!
Июль 1985
ТАНЕ
Коридорами затененными
И аллеями, в день Суда,
Над деревьями наклонёнными
Тишина стоит – как вода.
И по речке, в день Судный, истинный,
Не проскальзывает волна.
По-над омутом, по-над быстриной,
Как вода, стоит тишина.
В доме каменном, в доме замершем
Пахнет речкою и сосной.
В струйке вечной, неиссякающей,
Пополам вода с тишиной.
Беспокойная, быстротечная
Подытоживается жизнь во мне.
На пороге Суда и вечности,
Как в чистилище – в тишине.
***
В природе – сдвиг, вначале неприметный,
Но мрачно изменилось естество.
Ненастный день похож на путь посмертный:
Ни впереди, ни сзади – никого.
С полночных стран на ледяном пароме
К нам подплывает снеговая жуть.
Кто впереди – уже укрылся в Доме,
Кто сзади – не решатся выйти в путь.
Достигни Дома. Преклони колени.
Зажги огонь в камине, стол накрой
И ожидай, в надежде и терпенье,
Кого при жизни ты сковал с собой.
В миру мы были и глупы, и слепы.
Как просто было нас ко злу склонить,
Но там, во тьме, стеснительные цепи
Преобразятся в световую нить!
***
Угрюм, Земля, и душен тесный плен твой.
Но над юдолью, горестной и тленной,
Скользит душа – девчонка с белой лентой.
И как не надоест ей так скользить?
И как на языке неизъяснимом
Ей объяснить своё прощанье с миром
И в яблочко, с чуть кровяным наливом,
В отравленное, зубки погрузить.
Катись по блюду, чудо наливное,
И воскреси ушедшее земное.
Всмотрись, душа, что прежде было мною,
И вот – не уцелело ничего!
Пока ж ещё не иссякает милость,
И перышко в руке не преломилось,
И зеркальце ещё не замутилось
От смертного дыханья моего.
Март 1986
***
Все ближе край, все глубже узнаю
О старости, о тщетности, о боли…
Бесцельно пресмыкание в юдоли,
Безумен эквилибр по острию.
Земля моя – в разврате и разбое.
Прости, Господь, я больше не пою.
Но прежде, чем совсем к Тебе приду,
Подай напиться из Твоей ладони
Той горькой влаги, что текла в Кедроне
В ту ночь ниссана, в том сыром саду,
Где страшный текст своей финальной роли
В кровавом Ты разучивал поту.
Взгляни: опять сожжен Ершалаим,
Где был поток – там солоно и сухо.
Но все-таки Ты преклоняешь ухо
К рифмованным стенаниям моим.
Ты Сам лукавый разум изменил,
Обогатив созвучьями простыми.
И вот теперь молюсь среди пустыни,
И шёпот этот сотрясает мир.
1987
***
Уходящего солнца косые лучи,
Точно руки Христа, протянулись, как в детстве,
Обещая помочь, спасти, излечить
Болящее сердце.
В присмиревшей душе наконец проросли
Покаянное семя и семя смиренья.
Отпусти меня, Господи, с этой Земли!
«Нет. Не время».
За плечами – закат. Темнота впереди.
Всё мрачнее душа, всё безрадостней бремя.
Отпусти меня, Господи, освободи!
«Нет. Не время».
Наливается стынью восточная даль,
Солнце трогает землю косыми лучами.
Не оставь меня, Господи, не покидай!
Но – молчанье.
Помолюсь пепелищу сгоревшего дня,
Зарыдаю сквозь зубы от бессилья и муки.
Но, как в детстве, коснутся, утешая меня,
Пригвожденные руки.
***
Еще охвачен тяжестью земною,
Но оттолкнусь – и вверх, по вертикали,
Скользя и обрываясь, как над Икви,
Уйду навечно, полуневесом.
И, может, распахнутся за спиною
До времени упрятанные крылья,
И погружусь в космические вихри
И в Млечный снег пылающим лицом.
Господь нас собирал перед отбытьем,
Перстом листая судебные книги,
И нам в лицо показывал друг друга,
Чтоб мы не потерялись на Земле.
И отсылал затем в мирскую битву,
Отягощая души воплощеньем,
А мы бредем и ищем звездных братьев –
Огня живого ищем в мертвой мгле.
Бредем во тьме, рассеянное братство,
И забываем вещие страницы.
Само обетование Господне
Нам кажется нелепым детским сном.
Но помнят крылья звездное пространство,
И нас своими почитают птицы.
И чувствую, как Божие дыханье,
Молочный снег – пылающим лицом!
1982
|
