ОТДАМ ТЕБЕ
Вот так я и пойду, нисколько не ленив,
С пыльцой цветущей ржи на взбитых волосах
На белый зов берёз, на хлебный запах нив,
На ранний голос птиц в высоких небесах.
Не опаду листвой вдоль столбовых дорог -
Так дорог мне и мил бесповоротный путь...
Всё, что я повстречал, собрал и приберёг,
Я навсегда отдам тебе когда-нибудь.
Отдам, когда мой взор не восхитится вдруг
Гречишною зарёй над маковкой бугра,
Когда в недобрый час меня покинет друг, -
Отдам, произнеся спокойное "пора!".
И отряхну пыльцу давно отцветшей ржи,
Верней, стряхну с волос - без горечи, без зла...
Любовь - пройдёт она, уж как ни дорожи,
Приятельства томят, а дружба умерла.
На ласковой зеиле я свой оставил след:
Свидетели мои - бескрайние поля...
Несбыточно, но всё ж: хотя бы пару лет
Полями побродить, пыльцою ржи пыля.
***
Подсохла земля. Соловьёв новоселье.
Звезда - на спокойной воде...
Коню, как и людям, знакомо веселье:
Ходить по парной борозде.
Упрурие мышцы играют под кожей,
Хомут не мешает дышать,
И шепчет погоныч: "Давай, мой хороший!
Погодка велит поспешать".
И конь поспешает вовсю, бедолага,
И голову держит торчком,
И радостных слёз благодарная влага
Сияет над синим зрачком.
А вот уж свободно болтается повод -
Конь знает дорогу и сам...
Мы стали добрей: не находится повод
Меня ударять по глазам.
Пластами сложилась дневная работа,
Вечерний кричит козодой.
Полночные запахи конского пота
Плывут под рассветной звездой.
КАПЕЛИ ЗВУК ЖИВОЙ
Капели звук живой исчезнул - не беда,
Проходят поезда, и шум их замирает...
В кадушке дождевой купается звезда -
Ничто и никогда её не замарает.
Купальщица, ответь: за огненой грядой
Не так ли, как и здесь, ночной сиренью тянет?
Протянутая ветвь к предвечности седой
Благоухает днесь и завтра не завянет.
Пускай пройдут дожди, пропахште весной:
Кипеньем лепестков, листвою тополиной...
Купальщица, гляди: в соседстве с тишиной -
Мельканье мотыльков над синею долиной.
Дана им ночь любви, и в нынешней заре
Они устанут жить, чтоб умереть без боли...
Купальщица, плыви, светает на дворе -
Уж солнечная нить пронизывает поле.
Назавтра приходи потолковать со мной,
Пока не подошла погода штормовая,
Пока идут дожди, пропахшие весной,
Пока не зацвела кадушка дождевая.
***
Я видел седых детей...
Не белобрысых, не русых.
Я видел седых детей
На стыках военных путей
В болотах лесов белорусских...
Я видел седых детей...
...Пресней дождевой воды
Спирт показался во фляге,
Когда привезли седых
Детей в партизанский лагерь.
В глазах заморожен крик
Пронзительнее штыка...
Рыжий как солнце комбриг
Не допросил "языка".
Сказал по-русски: "Взгляни!"
Тот понял и посмотрел...
Седые дети, они
Знали слово "расстрел".
***
В душу, в сердце, во седую голову -
Рикошет от жизни от живой:
Тёплого, горластого и голого
Внука я держу над головой.
Укусить его за палец хочется -
Возле глаз горошинкой торчит...
Внук притих и на руки мне мочится,
Я-то думал, отчего молчит?
Окружённый байкою-заботою,
Вырастать не сильно поспешай:
На кефир тебе я заработаю,
На другое сам потом решай.
Черенок мой, жизнь - не сахар колотый
И, пожалуй, не гречишный мёд...
Не пугаю, но дохнёт и холодом,
И жарой несносною проймёт.
Не согнёшься: кость в тебе рабочая -
Прадеда, и деда, и отца...
Будь хорошим парнем, а всё прочее
От тебя зависит - до конца.
ВОТ ТАК СУЩЕСТВУЮ
Поскольку мне ветры в глаза погрустневшие дули,
А время моё камнепадом в ушах грохотало,
Я видел не дальше полёта винтовочной пули,
И свист не её ли я слышал, шагая устало?
И кто надоумил запомнить всё это? Не знаю:
Запомнить все боли, все доли, все «прелести» быта…
Печальною памятью каждую смерть вспоминаю,
Озябшей душой ни единая жизнь не забыта.
Вот так существую… Вот так тишины и не чую.
Не знаю подчас, что творится за той тишиною,
А то, что кому-то кричащие раны врачую,
Отнюдь не считаю своею тягчайшей виною.
Любовью своей заплатил я за знанье знахарства,
Как скареду-скряге, претит мне швыряться деньками…
Мне сладких копеек не надо за горечь лекарства —
Ведь только наёмник за кровь получает деньгами.
ПЕРЕПРАВА
Как-нито мы все прорвёмся на сырой песочек Стикса,
Соберёмся на мальчишник, на последний перекур…
Всё у взводного сияет позолоченная фикса,
Всё хохмит Нуриахметов, несусветный бедокур.
И пускай от перебежек — дней, недель, десятилетий —
На петлицах лейтенантских облупились кубари,
Но цигарочке солдатской, не века ль насквозь алеть ей
Под бессмертье соучастья: «Сядь ладком и покури!»
Средь мальчишек незабытых я беспамятно дурею,
Потому что, не по чину, признают за старшину,
Значит, зряшно я боялся, что ужасно постарею —
На родную батарею покурить не заверну.
А уже на переправе скрип несмазанных уключин,
У раздолбанных понтонов матерок и толкотня…
Я стою, давно прошедший, болью памяти измучен,
И осколки на излёте проникают сквозь меня.
Не убитый, но погибший для чужих и равнодушных,
С поколением родимым длюсь во днях земли родной —
Колоском средь всходов дружных,
Огоньком в потёмках вьюжных,
Табачком в ночах недужных,
Вашей совестью больной.
ПСКОВ. ВАСИЛИЙ НА ГОРКЕ
Сегодня очень я не в духе.
Кого ж за то благодарить?
О звонница,
Ван Гог безухий!
Как мне с тобой поговорить?
Тебе на крыльях благовеста
Над Кутекромой не мелькнуть,
А ведь была ты как невеста —
Великий грех не умыкнуть.
И — умыкнули, разомкнули
Твою певучую серьгу.
Но боже мой!
Тебя одну ли
Распнули на седом снегу?
Теперь кирпичной пестротою
Ничей не восхитишь ты слух —
Кто дружен с вечной глухотою,
Тот нем, как вековой валух.
А я тропинкою окольной
Почти у жизни на краю
Прибрёл на Горку на твою —
Утишить медью колокольной
Печаль великую свою.
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Семнадцать лет… Семнадцать раз
Цвели лесные незабудки.
Я надеваю — мне как раз —
Свои железные обутки.
Не затеваю с жизнью торг.
Когда мы с нею одногодки…
Мотаю я — какой восторг;
— Свои прекрасные обмотки.
Потухло солнце на штыке,
С башки до пяток промокаю…
Как к тёплой мамкиной щеке,
Скулой к прикладу приникаю.
А паровоз кричит-мычит
Телёнком, потерявшим стадо.
А товарняк скрипит-стучит:
«Так надо, мальчик мой, так надо!»
СПАСИБО ВАМ
Спасибо вам, что не вредите мне:
Я в тишине работаю как мерин,
А на производителе коне
Далеко не ускачете — уверен.
Я пристально слежу за тишиной.
За хрупкую — тяжеловата плата…
Ни сплетней не погублен, ни войной.
Вот только жаль пробитого бушлата.
Найдёт коса на камень — отобью
На бабке в кузне дятлом-молоточком…
Люблю цветочки, но врага — убью,
Коль сапогами — по моим -цветочкам.
Ещё скажу: душа моя как воск,
Когда ж приспичит, станет как из стали…
Я горьким счастьем упивался в лоск,—
Всё это, впрочем, мелкие детали.
Живу, дышу в родимой стороне,
И дружеству, и состраданью верен…
Спасибо вам, что не вредите мне
За то, что я работаю как мерин.
БАЛЛАДА О ДОМАШНЕЙ ИГЛЕ
Жила в пилотке у меня домашняя игла.
Её под сорок третий год наследовать пришлось,
И очень, смею доложить, она мне помогла,
Поскольку, ей благодаря, легко мне зажилось.
Иглою подворотнички в Уральске подшивал,
Латал курсантские штаны и вдоль и поперёк.
Домашней из штанинных швов букашек выживал,
Когда кровиночки свои я не для них берёг.
Звезду из жести приживлял к пилотке навсегда.
Звезда умела так сиять, как не подозревал…
Осколок, если неглубок, без лишнего труда
Иглою ладною своей я вы-ко-вы-ри-вал.
Итак, да здравствует иглы стальное остриё!
Иглы, которую берёг в пилотке всю войну…
Пускай вокруг сплошная гладь — нельзя мне без неё:
Любую боль любых заноз иглой подковырну.
ОЗАБОЧЕННОСТЬ
Очень я озабочен, что далее мне предпринять,
Чтоб персоной моей ребятишек стращать перестали?
Несмышлёныши сплошь, ни шута не сумеют понять,
Что меня в их дому просто-напросто оклеветали.
Что, мол, я из сапог из кирзовых солдатских своих
Выну страшно опасный, наточенный загодя ножик
И достану, злодей, беззащитные горлышки их,
Чтоб не помнили травы мельканье малюсеньких ножек.
Знаю, что клевета, но как горько душе от неё,
Как опасно на сердце заходятся давние боли…
Начинает — враньё, ну а позже летит вороньё
Пировать-мудровать на печально притихшее поле.
А Митюхе-внучонку два года сегодня уже.
Тепловатым пузцом приникает он к дедовой вые…
Тает горький осадок в моей стариковской душе
На восьмом, на бетонном, на грустном моём этаже,
А внизу — ребятишки земли… Ах, какие живые!
|
