***
Тропа вела в туман. По признакам неясным
угадывался дом на берегу реки.
Кустарник шелестел с намеком на опасность,
и это были всё твои черновики.
В сосульках сломанных железноватый привкус,
обшарпанный барак тянулся до угла,
в светящемся окне сиял умытый фикус,
шел новогодний снег, и оттепель была.
Всего-то навсего – дорога от вокзала.
Мелькавших поездов гудки и огоньки.
Встревоженная тень над лесом пролетала,
и это всё легло в твои черновики.
***
Опять сегодня мы с тобой
весь вечер проведём,
и по-китайски под луной
вино простое пьём.
Ты прозу почитаешь мне,
а я тебе – стихи,
в которых память добрых дней
и память дней плохих.
Здесь в мастерской среди картин
уютно нам с тобой,
наверно так же Пу Сунлин
беседовал с Ли Бо.
Мороз разрисовал стекло,
и разговор наш прост,
как говорил поэт – взошло
созвездье Винных звёзд.
Витают лёгкие слова,
неточные чуть-чуть,
а за окном шумит Москва,
пытается заснуть.
***
Ненастный день на островах,
в пруду цветёт вода зелёная,
покачиваются на волнах
деревьев кроны отражённые.
И к берегу не подойдёшь,
летают чайки над разливами,
а завтра снова будет дождь,
и линии неторопливые
затянут наискось закат,
запляшут над пустыми лодками,
по дальним кровлям застучат
и овладеют околотками.
Под вечер встретившись опять,
приходим к берегу нарошно мы
часами спички зажигать
над сигаретами промокшими,
срывать болотные цветы.
И на вопросы незаметные
что отвечать? поймёшь ли ты,
что я опять не знаю этого.
Быть может дождь всему виной,
и всё пройдёт, лишь солнце выглянет,
и зря колдует надо мной
твоя любовь сплошными ливнями.
***
Над полусонным морем в ранний час
стою так долго, что уже не знаю,
встречаю или провожаю вас,
не я ли в этой лодке уплываю,
от синих скал не отрывая глаз...
Там, где сейчас появится рассвет,
морскую гладь не отличить от неба,
там корабля далёкий силуэт;
на месте наших споров и бесед
уходит в воду неподвижный невод.
Потом, когда останемся одни,
припомним то, чего не замечали
и будем средь заботы и печали
благодарить судьбу за эти дни.
***
Лунный свет – это тихий звук,
услышать его не просто,
теней огромный паук
ползёт по сугробам погоста.
Снег уже пахнет весной,
сыростью каменных зданий,
выросли под стеной
цветы городских свиданий.
Здесь не моя вина,
такой уж случился вечер,
радость омрачена,
но мрак не замечен.
Смерть приходит во сне,
горят корабли и тонут,
но мы уже в той стране,
где наших надежд не тронут.
***
Какое-то инвольтованье,
стеченье созвездий и дней,
и взгляд этот, полный вниманья,
становится мне всё нужней.
Сначала улыбкой, насмешкой,
хотелось его отвести,
но стал он защитой, поддержкой
на сумрачном этом пути.
Казалось, тот взгляд – наважденье,
но как без него обойтись:
в его глубине с восхищеньем
я вижу себя как Нарцисс.
Он смотрит, минуя изгибы,
отказы мои отклоня,
и я отвечаю: спасибо,
ты только смотри на меня.
***
Дома в тумане словно люстры
из разноцветных огоньков,
их перезвоны раздаются
над белой пропастью шагов.
Они скрывают чьи-то лица,
людей, вернувшихся домой,
людей, привыкших торопиться
внизу на грязной мостовой,
Людей, которых кто не знает?
Людей метро, людей трамваев,
людей летящих электричек,
людей, живущих по привычке,
Они проходят рядом где-то,
и снова ослепляет их
весна коричневого цвета,
весна окраин городских,
И мне близки они не тем ли,
что, исчезая в тупике,
они всё также любят землю,
висящую на волоске.
***
Пройдись пешком до Воронцова Поля,
когда туман сгущается окрест,
кой-где ещё цветут жёлтофиоли,
и лето свой утрачивает блеск.
Между кольцом Бульварным и Садовым
всё время попадаешь в тупики,
перед сплошным нагроможденьем новым
заброшенные спят особняки.
Травой забвенья поросли аллеи,
в старинном парке склад или гараж,
разбиты на фасадах кадуцеи;
за Яузой меняется пейзаж.
На пустырях с остатками растений,
ромашка и весенний горицвет,
приметы, перемены настроений,
цветы и пыль, гербарий прошлых лет.
Над фабрикой летят драконы дыма,
за подворотней старенький сарай,
монастыря Даниловского мимо
на Шаболовку катится трамвай.
***
Мосты, дороги, радуги,
проспекты и окраины,
где так легко обрадовать
и огорчить нечаяно.
Большие расстояния,
как от весны до осени,
в сплошном непонимании,
с молчанием, с вопросами.
Ну чем бы эта улица
могла привлечь внимание?
Дымок обычный курится,
и некрасивы здания.
Глядят на них в рассеянье
и говорят вполголоса,
дымок исчезновения
приглаживает волосы.
Отчётливые к вечеру
сквозят деревья сникшие
Бежать как будто незачем
и некуда, и лишнее.
***
Дорога тянется вдоль сумрачных окраин,
почти погасла узкая заря,
утихомирилась воронья стая,
холмы и снег, начало января.
В автобусе темно, на стеклах иней,
до дому ехать полтора часа.
Пока что можно вспомнить чье-то имя
или стихи попробовать писать,
Чтоб избежать раздумий невеселых,
ненужных разговоров, странных встреч, —
глядеть в окно на внуковский поселок,
дома в сияньи новогодних свеч.
Потом опять равнина, и в тумане
за огоньками разноцветных дач
шагают вдалеке, как марсиане,
столбы высоковольтных передач.
***
Стоять перед распахнутым окном,
и, подчинясь весеннему влиянью,
впервые после долгого молчанья
взять карандаш и написать о том,
что странного случилось в эти дни,
каким отяготился ты уроком.
Последний снег, растаявший в тени,
уносится по мутным водостокам.
На каждой улице своя весна,
на Пятницкой она скромней и тише.
Видна здесь отсыревшая стена
и низкий дом с сосульками на крыше.
Хочу ли задержать свободный бег
и попросить: что было, возврати нам,
утраченного прошлогодний снег,
какую-нибудь старую картину,
молчание на пристани пустой,
негромкий скрип подгнившего причала
и тот гудок далекий над рекой,
в котором одиночество звучало.
Кто возвращает это – на черте
отказа, отдаления, ухода.
Красивы и талантливы лишь те,
кто не стремился к продолженью рода.
Там впереди еще открытья есть,
быть может, не печальные. Быть может.
И эту песню, если не допеть,
другой певец подхватит и продолжит.
***
Мелькает март, как черно-белый фильм,
окном такси на кадры разделенный,
там виден устремленный к небу ильм
на фоне тяжести кирпичной и бетонной.
Звучат слова, но мы не говорим,
не спрашиваем и не отвечаем,
и напряженно-вкрадчив шорох шин,
нарушивший гармонию окраин.
Кафе-аквариум дает увидеть всем,
как одинок мой друг, сидящий над стаканом,
не разрешив запутанных проблем,
он медленно уйдет отсюда пьяным,
знакомым холодом повеяло в окне,
и я не по рассказам знаю,
как прислоняются к сырой стене
и тает снег, земли не достигая.
Мелькает прямизна проспектов, пустыри,
не доверяет глаз ночным ориентирам,
и ленинградские тройные фонари
колеблются вдали расплывчатым пунктиром.
Наутро город вновь привычно тороплив,
и мокрый снег скользит по каменным разводам,
и мы идем в толпе, друг друга позабыв,
и подчиняемся подземным переходам.
***
Сегодня птицы предсказали легкий день,
все получилось, как они хотели,
и колокольчики капели зазвенели
свою по водостокам дребедень.
Какой-то призрак отошел от нас,
пора бы стать немного несерьезней,
погода то теплее, то морозней,
но светлячок веселый не погас.
Невразумительный любовный разговор,
а поцелуй почти что незаметен,
как привлекателен весь этот вздор,
когда весна забрасывает сети.
Спокойствие, стоячая вода,
всегда желанное, оно бывает, знаешь,
когда любовь приходит иногда,
и ты ее с доверьем принимаешь.
Порою и отсутствие тепла
несет покой, который наступает,
когда любовь внезапно исчезает,
и не жалеешь, что она ушла.
Так не пора ли прекратить обман,
слегка прозреть, иль просто испугаться;
друзья, звоните, кончился роман,
теперь над прошлым можно посмеяться.
***
Привычный медиум, я превращаюсь снова
В того, кого искал твой удивленный взгляд,
Старающийся скрыть смятенье и разлад
И налагающий знакомые оковы.
Зачем мне этот дар, оттенками былого
Напомнивший, что здесь никто не виноват?
Отвергнуть не могу – дарящий слишком рад,
И выразить отказ едва ли сможет слово.
Заранее прости. Сумею, может быть,
Гармонию найти, не причиняя боли,
Но тонкая в руках дрожит и рвется нить.
Слова рассыпались, и я уже на воле.
Теперь не удержать, не сохранить,
И в самом деле: было ли, давно ли?
***
Есть истины для двух
и есть — для одного.
Сквозь тополиный пух
не видно ничего.
Все, кажется, метель,
на лужах легкий лед,
вдруг скрип дверных петель
в действительность вернет.
Придет давнишний друг
и скажет: не беда,
вон тополиный пух
такой же, как всегда;
летит он в сквозняках,
в изгибах городских,
в распахнутых домах,
летит в стихах моих.
В нем нету ничего
от хитрости земной,
посмотришь на него —
и на душе покой.
В нем нет и тех прикрас
и мелочных затей,
что отвращают нас
от близких и друзей.
Есть радость, так чиста,
что хочется вздохнуть,
как пенье птиц, проста,
не связана ничуть,
спасительным огням
подобна мысль о ней,
навеянная нам
цветеньем тополей.
***
Так бывает, когда, догорая,
трудный день наконец-то прошел,
словно кто-то поглядывал с края
на тебя и на письменный стол.
На спокойное это сиянье
уходящего мрачного дня
вдруг посмотришь с таким пониманьем,
благодарно надежду храня.
Улыбнешься легко и устало,
удивишься, что все отошло,
что мелькнуло вдали и пропало
этой бабочки черной крыло.
Кто-то знал про ночные изгибы
совпадений и понял разлад,
и кому-то ты шепчешь: спасибо,
а в ответ только птицы кричат.
***
На улице никто не смотрит на луну
сквозь дымчатый узор из облаков и листьев,
давнишние друзья покинули страну,
и говорил мудрец, чтоб не писали писем.
Я думаю о вас, пускай вам повезет,
пускай недолгие затронут вас печали,
и пусть не будет там тех тягот и забот,
какие здесь порой мы вместе разделяли.
О чем же вам писать? Так грустно всё окрест,
особенно тяжки бывают перемены,
когда коснутся вдруг тех незаметных мест,
которые во всем чисты и незабвенны.
Холодных вечеров у нас уже не счесть,
и не с кем постоять на позднем перекрестке,
а о морозных днях придет попозже весть,
когда остатки луж затянутся известкой.
Последние друзья, последние дожди,
печален, как всегда, конец обычный года,
стоишь ты этих мест пустынных посреди,
и тихо над тобой сгущаются невзгоды.
Но все ж не говори, что все обречено,
здесь что-то губит нас, но и спасает что-то,
и, если чья-то мысль с тобою заодно,
благослови судьбы случайные щедроты.
***
Рассвет... отказ от прежних восхищений,
погасли фонари, мосты уводят вдаль,
окраинный район бетонных запустений
весь мной еще живет, а мне его не жаль.
Вниманья больше нет к протянутому взгляду,
неведомо зачем, здесь всё в моих руках,
приятно уходить, кончается ограда,
качается туман на мокрых проводах.
Пускай раскаянье наступит ночью длинной,
пусть всё безмернее становится вина,
приятно уходить, и знать, что есть вершина,
откуда эта ночь не будет мне видна,
но даже здесь нельзя спастись от заклинаний,
и, может быть, сейчас, вот в этот ясный день
навязчивость твоих окраинных названий
на мой беспечный мир набрасывает тень.
|
