***
О, беспокойство снова и снова!
Дерзкая шутка мира земного!
Где твоя жалость, ветреный идол?
Кто ты - не может выразить слово.
Камень не мог бы вытерпеть столько!
Нет, не знавал я в жизни такого…
Боль причиняешь, вновь покидаешь,
К выходкам резвым вечно готова!
Если умру я в горькой разлуке,
Ты и не вспомнишь смеха былого…
Слез моих жемчуг топчешь ногами:
'Что ж, - отвечаешь, - в этом дурного?'
О, не печалься из-за Камоля:
Быть одиноким вовсе не ново!
***
Пейзаж кудряв, глубок, волнист,
Искривлен вбок непоправимо,
Прозрачен, винно-розов, чист,
Как внутренности херувима.
И стыдно, что светло везде
И стыдно, что как будто счастье
К деревьям, к воздуху, к воде,
Чуть-чуть порочное пристрастье.
Тот херувим и пьян и сыт.
Вот тишина! Такой не будет,
Когда я потеряю стыд
И мелкий лес меня осудит.
Быть может, Бог, скворец, овца,
Аэроплан, корабль, карета,
Видали этот мир с лица, –
Но я внутри его согрета.
А к липам серый свет прилип,
И липы привыкают к маю,
Смотрю на легкость этих лип
И ничего не понимаю.
Быть может, тёплый ветер – месть;
Быть может, ясный свет – изгнанье;
Быть может, наша жизнь и есть
Посмертное существование.
СМЕРТЬ
И человек пустился в тишину,
Однажды днём кровать и стол отчалили.
Он ухватился взглядом за жену,
Но вся жена разбрызгалась. В отчаянии
Он выбросил последние слова,
Сухой балласт – «картофель…книги…летом»
Они всплеснули, тонкий день сломав.
И человек кончается на этом.
Остались окна (женщина не в счёт);
Остались двери; на Кавказе камни;
В России воздух; в Африке ещё
Трава; в России веет лозняками.
Осталась четверть августа: она,
Как четверть месяца, – почти луна
По форме воздуха, по звуку ласки,
По контурам сиянья, по-кавказски.
И человек шутя переносил
Посмертные болезни кожи, имени
Жены. В земле, весёлый, полный сил,
Залёг и мяк – хоть на суглинок выменяй!
Однажды имя вышло по делам
Из уст жены; сад был разбавлен светом
И небом; веял; выли пуделя –
И всё. И смерть кончается на этом.
Остались флейты (женщина не в счёт);
Остались дудки, опусы Корана,
И ветер пел, что ночи подождёт,
Что только ночь тяжёлая желанна!
Осталась четверть августа: она,
Как четверть тона, – данная струна
По мягкости дыханья, поневоле,
По запаху прохладной канифоли.
***
Земля весною ранней тобой благоухает,
Тебя едва увижу - печаль моя стихает…
И мне, и всем, и саду лицо твое приятно!
Нарцисс о кипарисе слезами истекает…
Я цветников не слышу: меня благоуханье
Той улицы заветной повсюду настигает…
Чем венчики нарциссов, глаза твои живее!
Их пламя колдовское то жжет, то потухает…
Камоль в лицо такое глядит не отрываясь:
Тебя предпочитая, о розе не вздыхает!
***
Войско идолов бесчисленно, мой кумир – один,
Звезд полно, а месяц, явленный сквозь эфир, один.
Сколько всадников прославлены в воинствах земных, –
Мой – в красе его немыслимой – на весь мир один!
Что коронам царским кланяться? Сто таких корон –
Прах дорожный у дверей твоих... А за дверью – пир.
Там во сне хмельном покоишься, на губах – вино, –
Два рубина мной целованы, в сердце – мир один...
Власть любви не стерпит разума, царство сердца взяв!
Падишах второй не надобен, мой эмир – один.
Убиенье жертв невиннейших – вечный твой закон.
Что ж, убей! Я всех беспомощней, наг и сир, один.
Не меняй кабак на сборище дервишей, Джами! –
В махалла любви не разнятся, будто клир один!
***
Не пpоклиная свой удел,
Не став любителем легенд,
Всю ночь я, бpошенный, глядел
На весь в огнях Аpменикенд…
А ночь не думала темнеть…
Как незабвенно пахнет нефть!
Вдохнуть — и двинуться в ночи,
Как человек из Сабунчи!..
Каспийский вал темней чеpнил,
Мне становился стpашно мил:
«Здесь я стpадал, здесь я любил
Здесь сеpдце я похоpонил!..»
Пуpга, пpиятель, занесла
Пpостоp студеного тpуда,
Пpишла зима на пpомысла, —
Валла, какие холода!
Доpогу сносит с ног буpан,
Ушел в беpлогу Лок-Батан
И снова выдал свой тайник.
Пpогpыз налаженный капкан
(Так называемый «тpойник»).
Злой ноpд кpичит на буpовых!
Моpяк пугаться не пpивык!
И был авpал,
И ветеp выл…
Давай pаботать что есть сил!
«Здесь я стpадал,
Здесь я любил
Здесь сеpдце я похоpонил!..»
В тот вечеp видел я заpю,
И моpе в памяти дpожит…
Я видел миp и говоpю:
Миp завтpа нам пpинадлежит!
Ты землю гоpю не отдашь.
Укpась свой гоpод, йолдаш!
Под утpо пpаздника сюда
Пpидут по Каспию суда
Тpансатлантическим путем.
Мы хвоей гоpод оплетем!
Здесь зоpю сбоpную тpубил,
Веpней — вздувал
Гоpнист пылающих гоpнил!
«Здесь я стpадал,
Здесь я любил,
Здесь сеpдце я похоpонил!»
И там, где золот или сед
Пеpеливающийся свет,
По сеpебpистому пути
От Сабунчинки в Баксовет, —
Где шел я, плача, напpямик
И пел, как малый ученик,
Не в силах стpасть пеpенести, —
Разбей цветник!
Разбей цветник!
ВОСМИСТИШИЯ
I
Отрочество, зрелость, увяданье —
Годы жизни памятной, одной.
Детство же — не память, а преданье:
Жизнь иная, целый мир иной.
Там не я в зелёном непокое
Летнего, где всё кружилось, дня:
Это существо совсем другое,
Вновь теперь зовущее меня!..
II
В строящихся зданиях люблю
Первые отверстия для окон:
Старая тоска по кораблю,
Думы о скитании далёком…
Предзнаменованиями бурь
Свежая пробоина зияет,
Экваториальная лазурь
В четырёхугольниках сияет.
III
Много я изъездила дорог —
Радостных пейзажей в мире мало.
Что меня тревожишь, ветерок?
Разве начинается сначала?
Край ещё неведомый, иной
Заново предчувствую, как прежде!
Разве география виной
Этому волненью и надежде?.
IV
… То особый чтения урок:
Что за чудо книжная страница!
Вдруг глядишь — за частоколом строк
Глубина туманная таится:
В ней определяются едва
Образы не более крупинки;
Там, где обрываются слова,
Вьются потаённые тропинки…
V
Вижу красный, жёлтый и зелёный —
Светофора древняя краса…
Там рубины, зрелые лимоны,
Там фосфоресцируют леса…
Пламя отражается в бассейнах,
Только не хватает тростника, —
Это лишь асфальт ночей осенних,
Чёрный и блестящий, как река.
VI
Всё гремели до утра телеги:
Дыни, тыквы, яблоки везли;
Детям снились странствия, побеги,
Смутно представлялись корабли…
На заре, как дальний дух пожара,
Жёлтый зной… Коробка на столе
С этикеткой, где турчанка Зара
Курит над Босфором наргиле.
VII
Улицы московские горды,
Но порой по вечерам пустынны:
В них видать памирские гряды
И Тяншаня горные теснины.
Хмурые твердыни; вдоль дорог
Грозные красоты без кокетства,
Жёлтый свет и тёмный ветерок —
Индии внезапное соседство!
VIII
В тех горах, у диких тупиков,
Есть уютно-городское что-то;
Голый камень чёрен и суров,
А меж тем заночевать охота!..
В тех домах — ни окон, ни дверей.
Всё же местность кажется родною:
Будто город юности моей,
Время перед ужином весною.
IX
Есть ещё долина у реки —
Луг удобный, длинный и зелёный.
Там летают майские жуки,
А в воде виднеются тритоны.
Солнцем пронзена речная гладь,
Как в научной книге на картинке, —
Всё в этой прозрачности видать:
Пауков, и рыб, и камышинки!
X
Есть ещё какое-то одно
В тишине, звенящей без умолку,
Ставнями закрытое окно, —
Солнце прорывается сквозь щёлку.
Открывать ужели не пора?
Может быть, за ставней золотою
Пальма Перу прячет веера,
Переодевается ветлою?.
XI
Я лишь привыкала жить на свете —
Этот дед мне был уже знаком.
Все преувеличивают дети, —
Мы его считали стариком.
Старюсь я… Он — прежний на покое!
Вот умру, а он в моей стране
Пусть живёт!.. Тут что-то есть такое,
Что и грустно и отрадно мне.
XII
Кто-то, глубоко во мне живущий,
Знает много песен и стихов,
С лёгкостью, лишь гениям присущей,
Рифмы он подсказывать готов.
Но, живя не по его законам,
В тяжести коснея, как скала,
Все ловлю я слухом напряжённым:
Верно ли подсказку поняла?
XIII
Люди в храмах создавали бога
В поте лиц и хрипе голосов,
Подгоняли тружеников строго
Злой шаман и праздный теософ.
В бубен били и взывали к звёздам, —
Сто веков ошибок и обид…
А бессмертный будет нами создан
И миры иные сотворит!
XIV
Жизнь полуиссякшая моя
Рано оказалась у предела…
Плод пережитого бытия —
Кажется, душа во мне созрела?
Летним этим вечером опять
Тайно я по странствиям тоскую…
Самое бы время начинать
Жизнь одушевлённую, вторую!
XV
Нет, мы не рождаемся с душой:
Жизнью вырабатываем душу.
Этою поправкой небольшой
Древнюю иллюзию разрушу…
Грустному преданью старины —
Вымыслу о бренности не верьте:
Смертными на свет мы рождены,
Чтобы зарабатывать бессмертье!
|
